Такое «разделение труда» существовало практически во всем мусульманском мире. Далеко на западе фатимидское правительство Египта все больше подпадало под контроль своих тюркских рабов (мамлюков), которые в итоге и захватили власть. Даже независимо мыслящие правители Бухары постепенно попали в зависимость от порабощенных тюрков, без которых не могли создать свое войско. Фактически саманидские государственные деятели разработали систему «карьерной лестницы», по которой тюркский раб мог подняться от конюха до высших должностей при дворе персоязычного правителя[839]. В отличие от римского cursus honorum («путь чести») эта социальная лестница существовала для рабов, а не для знати. Свержение династии Саманидов (1002–1004 годы) произошло по причине этих внутренних перемен в государстве, а также из-за внешнего натиска (со стороны укрепляющегося тюркского государства на востоке).

С учетом огромной мощи различных тюркских родов и племен по всей Центральной Азии и в мусульманском мире кажется странным то обстоятельство, что по отношению к тюркам существовало предвзятое отношение со стороны коренных жителей саманидского государства, которые должны были привечать их. В Багдаде большинство тюрков жили в отдельных кварталах. Основная часть городского населения – персы, арабы и другие – считала тюрков коварными и опасными, и когда бы ни происходили беспорядки, а это случалось часто, предполагалось, что это дело рук тюркских мятежников и бандитов. Для многих в Багдаде слова «преступники» и «тюрки» воспринимались как синонимы.

Тюркское население оскорблял тот факт, что коренные жители не хотели учить тюркские языки. Вероятно, торговцы фруктами на базаре могли выучить несколько слов, но ни в коем случае не представители знати. Да и зачем им было это делать? И персо-, и арабоговорящие представители знати считали, что тюркские языки для общения нужны лишь воинам и сельской бедноте, что они не нужны ученым, поэтам или мыслителям. Они неохотно принимали тюрков в качестве политиков и отрицали любую их роль в развитии государства. Кашгари считал это наихудшим из предрассудков и поставил себе целью изменить ситуацию. Для этого он пустил в ход новаторские и поразительно смелые идеи, за что потомки благодарны ему и сегодня.

Однако ученый, возможно, преследовал еще одну цель. «Возможно», потому что он оставил нам лишь один намек, указывающий на нее. В 1055 году, за 17 лет до прибытия аль-Кашгари в Багдад, многочисленное тюркское войско Сельджуков вошло в Центральную Азию и двинулось дальше, завоевав халифат и понизив халифа до статуса подданного. Сельджуки считали себя благочестивыми мусульманами, какими они и были на протяжении нескольких поколений. А халиф мог лишь приветствовать их намерение очистить халифат от шиизма. Волей-неволей правители теперь были вынуждены отдавать дань уважения своим новым тюркским властителям. Халиф покорно отдал свою дочь в жены тюркскому султану и скрепил сделку, торжественно провозгласив его «властителем Востока и Запада». С такими льстивыми словами наследник земной власти Мухаммеда уступил светскую власть человеку, которого он, халиф, должен был рассматривать лишь как завоевателя[840].

Этот этап в продолжающемся упадке халифата открыл прекрасные возможности для талантливого и много путешествовавшего тюрка средних лет Кашгари, который бегло говорил на арабском и персидском языках, также как и на основных тюркских. Кашгари намекнул, что помнил о вероятных перспективах, когда посвящал свою работу халифу, который, возможно, еще оставался в душе «предводителем правоверных», но фактически уже был понижен до статуса «помощника властелина мира», то есть до подданного тюрка, подобного Махмуду Кашгара.

Его план состоял в том, чтобы заставить халифа и стоящих за ним арабов и персов признать, что пришло время изучать тюркские языки и знакомиться с тюркской культурой. И хотя эта идея была вызвана неприятием предрассудков, направленных против тюрков на протяжении многих лет, она, безусловно, оказалась успешной. Но Кашгари не просто «дразнил» своих читателей. Наоборот, он предлагал им практический план по изучению тюркских языков и ознакомлению с культурой их носителей. Его метод состоял в написании тюркско-арабского словаря, включающего не только слова и фразы, но и пословицы, поговорки, поэзию и содержательные крупицы народной мудрости со всего тюркского мира. Все это было представлено на оригинальных тюркских языках, написано арабским шрифтом, а затем переведено на арабский язык. Кроме того, Кашгари дополнил свой труд небольшими рассказами о разных тюркских племенах и их обычаях и даже составил карту, чтобы читатели могли ознакомиться с местами проживания каждого племени.

Столь трудная задача осложнялась еще и тем, что до сих пор не выпускалось подобных трудов, не было никакой модели, которой аль-Кашгари мог бы следовать. Конечно, существовала так называемая классическая школа географов, писавших на арабском языке. Лучшие представители этой школы жили за 150 лет до аль-Кашгари, в том числе уроженец Центральной Азии Абу Зайд аль-Балхи[841]. Его книга о географии (теперь утраченная) получила широкое распространение среди арабов, которые стремились описать различные политические режимы мусульманского мира. Также были различные словари, но ни одного для тюркского языка.

Однако в одной важной составляющей аль-Кашгари не был новатором – это выбор формы карты в виде круга, которую он включил в свою работу. Эта геометрическая схематизация все еще применялась в Европе, арабском мире и Китае, но фактически считалась устаревшей. Ее заменили карты, отображающие широту и долготу, которые Хорезми и его современники разработали двумя веками ранее[842]. Форма карты аль-Кашгари могла быть устаревшей, но он стал первым, кто использовал ее для отображения расселения определенных этнических и лингвистических групп, прикрепил к ней словарь языков и диалектов этих групп, а затем представил примеры их лучшей поэзии и мудрых изречений, и все это в одной книге.

Андреас Каплони, швейцарский ученый, специалист по «Словарю тюркских наречий», указывает, что цель аль-Кашгари выходила далеко за рамки простого описания языков: в своем труде он хотел предоставить ключ к их изучению. Это сравнимо с тем, как если бы кто-то сегодня вознамерился представить в одном учебнике все, что необходимо для изучения не только французского или испанского, а всех романских языков. Аль-Кашгари начал со своего родного языка (хаканского, или караханидского – близкого к древнеуйгурскому литературному тюркскому языку). Каплони объясняет это так: «Чтобы переключиться на другой язык, он дает своему читателю фонетические и морфологические правила и приводит исключения к этим правилам, а именно слова, используемые в том или ином племени. Он подчеркивает, что тот читатель, который запомнит все его примеры и применит все его правила, сможет понять любой тюркский язык»[843].