– Опять? Нет, нет, этого не может быть! – Она съежилась в комок и начала раскачиваться всем телом. Страх молотом бил в виски, кричал в мозгу, взрывался в сердце и колол его крупинками льда.

– Ной! – крикнула Оливия и прислушалась к раскатистому эху. Потом поднялась, провела окровавленными пальцами по лицу и крикнула снова.

А затем бросилась бежать, думая только об одном: его нужно найти. Во что бы то ни стало!

Он потерял направление, но был уверен, что все еще ощущает запах добычи. Ладонь привыкла к пистолету так, словно не расставалась с ним. Ной не сомневался, что сумеет воспользоваться им. Пистолет стал частью его тела. Так же, как проснувшиеся в нем первобытные инстинкты.

Жизнь, смерть и хладнокровие.

Двадцать лет этот человек скрывал свою подлинную сущность и то, что он сделал. Позволил другому стареть в тюрьме, притворялся преданным мужем сестры своей жертвы и добрым дядюшкой ее дочери.

Под личиной известного, процветающего человека скрывался убийца, кровавый убийца. А когда в двери камеры Сэма Тэннера начал поворачиваться ключ, этот убийца вновь вырвался на свободу.

Погром в его доме, нападение на Майка, попытка помешать появлению книги, перечислял Ной, остервенело пробираясь между густыми деревьями. Попытка загнать обратно чувство вины и страх быть раскрытым. Долгие двадцать лет они терзали его.

И тут он снова подумал о безвинно пострадавшем Сэме, на которого этот человек свалил свою вину.

Но теперь убийца охотился за Оливией. Боясь того, что она видела его и может вспомнить какую-нибудь подробность, все это время таившуюся в уголках ее сознания. Подробность, которая могла подтвердить рассказ Сэма.

Да, это было логично. И полностью соответствовало хладнокровной логике человека, убившего сестру своей жены и продолжавшего сто лет жить в мире и согласии с ее родными.

Ему вдруг пришло в голову, что книгу придется переписывать заново. Понадобится полностью сменить точку зрения, поговорить с Оливией и заставить ее вспомнить события той ночи. Оживить воспоминания, которые ее родные ради собственного спокойствия похоронили вместе с Джулией.

Но она не сможет ни говорить, ни думать, если слишком испугается. Или умрет.

И тут он услышал ее крик:

– Ной!

Чудовище вернулось. Оно пахло кровью. И вызывало ужас.

Выход был один – бежать. Но на этот раз бежать к нему.

Чудесный зеленый лес, который когда-то был спасением, который всегда был ее святилищем, превратился в ночной кошмар. Высокие деревья больше не были воплощением величия природы; они стали клеткой, ловушкой для нее и укрытием для него. Сверкающий ковер из мха превратился в булькающее болото. Она продиралась сквозь папоротник, топча мокрые перистые листья, спотыкаясь о трухлявые стволы и давя питавшуюся ими жизнь.

Мрачные тени скользили впереди, сбоку, позади и шептали ее имя.

«Ливи, любовь моя. Я расскажу тебе сказку».

Воздух, вырывавшийся из ее легких, был пропитан страхом. На кончиках ее пальцев запеклась кровь, холодная, как лед.

Капли дождя стучали по раскачивавшейся от ветра листве, стекали по поросшим мхом стволам и впитывались в алчущую землю, пока весь мир не стал мокрым, влажным и жадным.

Кто она? Охотник? Жертва? Какая разница? Важно было только одно: если хочешь жить, беги!

Либо она найдет его, либо он найдет ее. И тогда кошмар кончится. Она не будет трусить. И если только в этом мире есть свет, она найдет человека, которого любит. Найдет живым.

Она сжала ладонь, испачканную его кровью. В этом жесте были клятва и надежда.

Туман, подкрадывавшийся к ботинкам, разлетался в клочья от ее быстрых, размашистых шагов. Кровь стучала в висках и пульсировала в кончиках пальцев.

Над головой послышался громкий треск, и она едва успела увернуться от длинного сука, не выдержавшего бремени лет, воды и ветра и тяжело рухнувшего на землю.

Эта маленькая смерть означала новую жизнь.

Она схватила свое единственное оружие, зная, что для спасения этой жизни пойдет на убийство.

И увидела в темно-зеленой тени чудовище, являвшееся ей в кошмарных снах.

Покрытое кровью и следившее за ней.

Гнев, вызванный ненавистью и страхом, добавил ей сил.

– Где Ной? Что ты с ним сделал?

Он стоял на коленях и прижимал руку к боку, из которого хлестала кровь. Чудовищная боль пронизывала его до костей.

– Ливи, – с мольбой прошептал он. – Беги.

– Я бежала от тебя всю свою жизнь. – Она подошла ближе, подгоняемая чувством, которое таилось в ней с детства. – Где Ной? – повторила она. – Клянусь, я убью тебя, если ты лишил жизни еще одного дорогого мне человека.

– Не я. Ни тогда, ни сейчас. – У него двоилось в глазах. Образ стоявшей перед ним Оливии расплывался. Высокой, стройной, с материнскими глазами. – Он все еще близко. Ради бога, девочка, беги.

Они услышали треск кустов одновременно. Оливия резко обернулась. Ее сердце дрогнуло от надежды. А сердце стоявшего у ее ног Сэма – от ужаса.

– Не подходи к ней! – Страх заставил Тэннера подняться. Он попытался закрыть собой Оливию, но только привалился к ней.

– Тебе следовало умереть в тюрьме. – Лицо Дэвида было мокрым от воды и крови. Кровь в перемешку с дождем стекала с лезвия ножа, который он держал в руке. – Если бы ты умер, этого бы не случилось.

– Дядя Дэвид… – Увидев его безумные глаза и перепачканную одежду, Оливия шагнула вперед. С силой, рожденной отчаянием, Сэм рванул ее назад и крепко прижал к себе.

– Он убил ее. Послушай меня. Он убил ее. Он хотел ее, но не мог получить. Не подходи к нему.

– Отойди от него, Ливи. Иди ко мне.

– Беги! – коротко приказал Сэм. – Беги, как убежала в ту ночь, и найди место, где можно спрятаться. Найди Ноя.

– Не вздумай его слушать. – При виде улыбки Дэвида в жилах Оливии застыла кровь. – Ты видела, что он сделал с ней в ту ночь. Он никогда не подходил ей, никогда. А я всегда был с тобой. Правда, Ливи?

– Она никогда не желала тебя. – Сэм говорил тихо и медленно, словно боялся потерять сознание. – И никогда не любила никого, кроме меня.

– Заткнись! – Гримаса улыбки сменилась рычанием. Лицо Дэвида, потемневшее от прилива крови, безобразно исказилось. – Это должен был быть я. Если бы не ты, она стала бы моей!

– О господи… – Оливия уставилась на Дэвида и крепко обняла отца, приняв на себя его тяжесть. – Ты? Так это был ты?

– Она должна была выслушать меня! Я любил ее. Любил всегда. Она была так прекрасна, так совершенна. Я носил бы ее на руках. А что делал он? Мучил ее, делал несчастной, думал только о себе…