всех судах, как бы малы они ни были. Там мы узнали, что только одно судно отплыло с приливом от Дулитлской пристани, следуя в Черное море. Это была «Царица Екатерина», которая направлялась в Варну, а оттуда в другие порты и вверх по Дунаю!

Так вот, подумал я, на этом-то судне и находится граф. Мы отправились все к Дулитлской пристани и нашли там в крошечной конторе одного господина, у которого осведомились о «Царице Екатерине».

Он непрерывно бранится, у него багровое лицо и слишком громкий голос, но все же он оказался славным малым, и, когда Квинси дал ему новенькую кредитку, он стал еще лучше и всячески старается нам услужить. Он пошел с нами, расспрашивая встречных, не отличавшихся особой вежливостью, но и они оказались славными ребятами, когда их не мучит жажда. Они-то и сообщили нам все, что мы хотели узнать.

Из их разговоров известно, что около пяти часов прибежал какой-то человек. Высокий, худощавый и бледный мужчина, с горбатым носом, ослепительно-белыми зубами и сверкающими глазами. Одет он был во все черное, только шляпа на нем была соломенная и не подходила к сезону. Он не жалел денег, чтобы узнать скорее, какое судно отправляется в гавани Черного моря. Кто-то указал ему контору, а затем и корабль, однако он отказался взойти на последний и остановился у трапа, попросив капитана спуститься к нему. Капитан вышел, узнав предварительно, что ему хорошо заплатят, и хотя он вначале и ругался, но все-таки сделку заключил. Затем худощавый господин спросил, где можно нанять лошадь и подводу. Он ушел, но вскоре опять вернулся, управляя подводой, на которой находился большой ящик; господин сам снял его с подводы, хотя, чтобы поднять его на судно, понадобилось несколько человек. Он долго объяснял капитану, куда надо поставить ящик, но тому это не нравилось, и он ругался на всех языках, говоря, чтобы господин поднялся и сам посмотрел, где будет стоять ящик. Но тот отказался, сказав, что у него много дел. На это капитан ему ответил, что будет лучше, если он поторопится, ко всем чертям, так как судно отчалит от этой пристани, черт бы ее драл, до начала прилива, ко всем чертям. Тогда худощавый господин улыбнулся и сказал, что судно должно отправляться тогда, когда капитан найдет нужным, но господин будет очень удивлен, если это случится так скоро. Капитан снова принялся ругаться на всех языках, а худощавый господин поклонился ему, поблагодарил и сказал, что не станет злоупотреблять его добротой и явится на судно как раз перед отходом. Тогда капитан покраснел еще больше и сказал, что ему не надо французов, черт бы их побрал, на своем корабле, чтобы его тоже черт побрал. Господин спросил, где поблизости находится лавка, и ушел.

Никто не поинтересовался, куда он пошел, так как пришлось думать совсем о другом, потому что скоро всем стало ясно: «Царица Екатерина» не снимется с якоря так рано, как предполагали. С реки поднялся легкий туман, который вскоре настолько сгустился, что скрыл судно и все вокруг него. Капитан ругался на всех языках — призывал небо и ад, но ничего не мог поделать. А вода все поднималась и поднималась, и он боялся упустить прилив. Он был в очень плохом настроении, когда вдруг появился худощавый господин и попросил показать ему, куда поставили его ящик. На это капитан ответил ему, что желал бы, чтобы и он, и его ящик отправились ко всем чертям в ад. Но господин, нисколько не обидевшись, спустился вниз с помощником капитана посмотреть, где стоит ящик, затем поднялся на палубу и остался там, окутанный туманом. Никто не обращал на него внимания. В самом деле, теперь было не до него, так как туман вскоре стал редеть и воздух прояснился. Мои новые знакомые, любители крепких напитков и крепкого словца, со смехом рассказали, какой совсем уж цветистой стала многоязычная брань капитана, когда, расспросив других моряков, которые в то же время проходили по реке, он обнаружил, что лишь немногие заметили туман, да и то у самого причала. Как бы там ни было, но судно вышло с отливом и утром находилось уже в устье реки, и, когда мы расспрашивали о нем, оно плыло по волнам океана. Итак, дорогая Мина, мы можем некоторое время отдохнуть, потому что наш враг в море и плывет, властвуя над туманами, к устью Дуная. На этот переход парусному судну надо немало времени, и если мы теперь отправимся туда по суше, то опередим его и встретим там. Для нас лучше всего будет найти его в гробу между восходом и закатом солнца: тогда он не в состоянии бороться и мы можем поступить с ним как нужно. До этого у нас достаточно времени, чтобы составить план. Мы знаем, куда он направляется, так как видели хозяина корабля, и тот показал нам все судовые бумаги. Ящик, который мы ищем, будет выгружен в Варне и передан агенту, некоему Ристиксу, тот должен представить доверенность. Итак, наш приятель-торговец помог нам. Он спросил, не случилось ли чего неладного с ящиком, и хотел даже в таком случае телеграфировать в Варну, чтобы там все расследовали, но мы его успокоили, потому что в этом деле вмешательство полиции или таможни вовсе нежелательно. Мы должны исполнить все сами.

Когда Ван Хелсинг закончил, я спросила его, уверен ли он в том, что граф остался на корабле. Он ответил:

— У нас имеется самое достоверное доказательство — ваши собственные слова во время гипнотического сна.

Я спросила опять, неужели так необходимо преследовать графа, так как я боюсь оставаться без Джонатана, а я знаю, что он наверняка пойдет туда же, куда пойдут другие.

Ван Хелсинг отвечал поначалу спокойно, но потом голос делался все более и более страстным и достиг наконец такого возбуждения и силы, что мы поняли, в чем заключалась та власть, которая подавляла нас всех.

— Да, это необходимо, необходимо, необходимо! Для нашего блага и для блага всего человечества. Это чудовище и так причинило много вреда в той ограниченной оболочке, в которой оно находилось и за то непродолжительное время, когда оно было телом и только на ощупь, без знаний, действовало в темноте. Обо всем этом я уже рассказал другим: вы, мадам Мина, узнаете все, прослушав фонограф Джона или вашего мужа. Я им рассказал, как ему понадобились сотни лет, чтобы оставить свою малонаселенную страну и отправиться в новую землю, где столько людей, сколько в поле колосьев. Если