Окончательно терпение городских властей лопнуло 4 ноября. В этот день бандитами было совершено преступление, которое поставило на ноги всю милицию города, да и не только милицию.

А случилось вот что. В тот ноябрьский день Кузнецов, Калинин, Москаленко, Горбачев и еще один неизвестный бандит отправились на разбой подальше от центра. Кузнецов почувствовал, что там стало много шнырять милиционеров в штатском. «Зашевелились, гады!» – сказал он Калинину, когда они подходили к платформе Очаково, чтобы сесть в электричку и ехать во Внуково. В вагоне, в который они вошли, к ним тут же пристала контролер Поликарпова: «Граждане, выйдите из вагона, это вагон детский». (В те времена были такие вагоны. В них между окон висели застекленные картинки из разных сказок и не разрешалось курить, даже в тамбурах.) Бандиты хоть и неохотно, но из вагона вышли. А пока пересаживались, поезд тронулся, и в другой вагон успели сесть только Кузнецов и Калинин. Москаленко, Горбачев и неизвестный остались на платформе. Увидев это, Кузнецов сорвал стоп-кран. А в те годы, надо сказать, за такие действия можно было попасть под суд. На этот раз все обошлось, и банда прибыла во Внуково.

Тем временем контролер Поликарпова и ее сын, проводник того же поезда, заподозрив что-то неладное, сообщили по рации в отдел МГБ на станции Внуково о подозрительных пассажирах. Тут надо отметить, что хоть бандиты и неплохо были одеты, во всем награбленном – Кузнецов и Калинин, например, были в кожаных пальто и хромовых сапогах, – но некоторые атрибуты уголовной экипировки: белые кашне, кепки-малокозырки их все-таки выдавали. Выдавали их и физиономии: хищный, злой взгляд Кузнецова, его длинный, горбатый нос, бегающие глазки Калинина.

Одним словом, когда электричка подошла к платформе, на ней уже находились оперуполномоченный Отдела охраны МГБ станции Внуково младший лейтенант милиции (эти министерства, внутренних дел и государственной безопасности, тогда опять соединили) Скрипко и милиционер 75-го отделения милиции Горченок. Они по описанию железнодорожников сразу узнали бандитов и подошли к Кузнецову и Калинину. Не обыскав их, предложили пройти в Отдел. Бандиты не возражали, но, отойдя на некоторое расстояние от платформы, Кузнецов достал из кармана пистолет и стал стрелять. После этого бандиты побежали. Скрипко, получив пулю, сделал несколько шагов, преследуя их, упал и умер. На месте преступления осталась лишь кепка Кузнецова. Кроме того, появились свидетели, видевшие их в лицо и запомнившие. Кузнецов понимал, что его скоро арестуют. Глупые мысли о самоубийстве в его голову не лезли, не такой он был человек – это во-первых, а во-вторых, смертная казнь к тому времени была уже отменена. Он не «лег на дно», не уехал из Москвы, наоборот, «гулял» напоследок. Грабеж следовал за грабежом. На совершение преступлений бандиты выезжали на автобусе, точь-в-точь похожем на «Фердинанда» из фильма «Место встречи изменить нельзя». Автобус принадлежал Министерству речного флота СССР, а управлял им шофер этого министерства и участник банды Родин.

Вскоре Кузнецов и его друзья были арестованы, а затем приговорены к лишению свободы.

Ликвидация банды стала для Москвы если не праздником, то уж во всяком случае радостным событием.

Преступления совершали, конечно, не только профессиональные преступники, но и случайные и даже заслуженные люди.

Лев Григорьевич Архангельский, живший в доме 7 по Колодезному переулку, еще в 1937 году, когда ему было тринадцать лет, попался на краже пальто из школы, за что был помещен в Даниловский приемник. В 1941-м его призвали в армию. Служил он в 46-й стрелковой бригаде. Под Сталинградом был санитаром, вынес с поля боя двести раненых бойцов. За свои боевые заслуги получил орден Ленина, орден Отечественной войны и медаль «За оборону Сталинграда». Пять раз он был ранен, один раз контужен. После войны стал инвалидом второй группы и заместителем председателя артели «Металлоремонт». Жил бедно, еле-еле сводил концы с концами, а иногда и не сводил. Тогда приходилось надеяться на то, что «угостят» знакомые. Вскоре такая жизнь Льву Григорьевичу надоела и, глотая в пивной пиво из грязной кружки, он нередко спрашивал своего собутыльника: «За что кровь проливали?!» Не находя ответа, стал он вспоминать тогда свое воровское прошлое, Даниловский приемник и думать о том, что не видать ему хорошей жизни, пока не возьмет он в руки свой, привезенный с войны, парабеллум. Осенью 1946 года он от своей знакомой, Вергасовой, услышал, что некий Вахнин, ее одноклассник, хорошо живет. Зная о намерениях Архангельского, Вергасова нарочно навела его на Вахнина. Дело в том, что у нее с Вахниным был романчик, но вскоре Вахнин оставил ее и вернулся к жене. Из-за этого он в лице Вергасовой обрел злейшего врага. Архангельский обо всем этом, конечно, не знал, но слова Вергасовой его заинтересовали. «А не грабануть ли мне этого Вахнина?» – подумал он и попросил Вергасову указать его адрес. Оказалось, что Вахнин живет на Краснопрудной улице, в квартире 74 дома 22. Туда-то среди бела дня с пистолетом в кармане он и направился. Постучал. Дверь открыла молодая женщина. Он спросил у нее: «Петя дома?» Женщина, предложив ему пройти на кухню, сказала: «Петечка, это к тебе». Подойдя к двери кухни, Архангельский увидел сидящего за столом молодого человека, который пил чай. Он спросил его: «Вы Вахнин?» Молодой человек встал и сделал шаг ему навстречу. Тут Архангельский выстрелил, и молодой человек упал. Лев Григорьевич сам испугался выстрела и кинулся к двери. Его никто не пытался удержать. В квартире находились только женщины: одна молодая, та, которая ему открыла дверь, это была жена Вахнина, учительница физики, и две постарше: его мать, Мелитина Константиновна, и его двоюродная бабушка, Наталья Андреевна, обе тихие и интеллигентные ленинградки. Услышав выстрел, они подумали, что лопнула шина у автомобиля на улице. Когда же страшное событие стало для них очевидным, они вызвали «скорую помощь». В Остроумовской больнице Вахнин умер. Был он студентом четвертого курса МГУ, опорой и надеждой всех своих домашних. Но пришел инвалид второй группы с парабеллумом в кармане и убил его.

Архангельского поймали и в марте 1947 года приговорили к расстрелу. Одновременно его лишили медалей и орденов. Неудобно же стрелять в человека, у которого на груди сияет золотой профиль вождя. Вышестоящая судебная инстанция заменила Архангельскому расстрел двадцатью пятью годами лишения свободы. Сменил он военную гимнастерку на лагерный ватник и уехал в Магадан.

Кое-кого из участников войны, которых пощадила вражеская пуля, настигла смерть от руки соотечественника.

На трагедии женщины, прошедшей войну, и ее дочери остановлюсь подробнее.

На углу Арбата и Смоленской площади есть гастроном. Это гастроном № 2, самый большой продовольственный магазин в послевоенной Москве, площадь его более двух тысяч квадратных метров! Под ним – склад и холодильники, над ним – жильцы. Коридорная система. Туалеты общие, а справа и слева вдоль коридоров двери в квартиры. Маленькая прихожая, комната двадцать метров, комната тринадцать метров и маленькая кухонька. В такой квартирке, на третьем этаже, со стороны, выходящей на Садовое кольцо, жила Мария Александровна Грабовская с дочерью Леной. Мария Александровна была ровесницей века, а дочь ее родилась в год «великого перелома», в 1929-м. Она училась на экономическом факультете МГУ. Хотела поступить еще и на искусствоведческий и учиться на обоих факультетах сразу. По натуре своей Лена была жизнерадостной, веселой девушкой, но постоянные скандалы и истерики матери постепенно делали ее угрюмой и замкнутой. Мария Александровна в молодости тоже была радостной и веселой. Стройная, красивая, с горящими глазами, она пользовалась большим успехом у мужчин. Но жизнь у нее не сложилась. Мужа, Эдуарда Казимировича Грабовского, в 1937 году арестовали, и с тех пор он пропал. Стала она женой «врага народа». Когда началась война, Мария Александровна попросилась в армию. Это было для нее избавлением от многих неприятностей и тягот мирной жизни. Там, на фронте, у нее был бурный роман с одним солдатом. После войны солдат уехал к себе домой, на Урал, и роман закончился. Влюбленная женщина несколько раз порывалась отправиться в уральскую деревню, но подруги ее удерживали: «Ну куда ты, Мария, поедешь? У него семья, дети, а тут ты…» Да и денег, по правде говоря, у нее на поездку не было. Работала Мария Александровна машинисткой в Министерстве путей сообщения, зарабатывала гроши, а ведь надо было еще содержать дочь. Когда дочь была школьницей, она сдавала маленькую комнату, а когда дочь стала студенткой, то сдавать стала «угол», отгородив свою кровать ширмой. Она не теряла надежды выйти замуж и устроить свою жизнь. В этом не было ничего странного. Мария Александровна была еще не старая женщина, имела красивое лицо с тревожными голубыми глазами, тяжелую несколько отвисшую грудь и стройные ноги. Но в ее отношениях с мужчинами что-то не клеилось, а последнее время они вообще стали все больше посматривать не на нее, а на ее дочь, незаметно выросшую и превратившуюся в очень милое, светлоликое существо. Однажды в их квартире появился новый мужчина. Он был неказист на вид, зато молод (ровесник Октября), к тому же фронтовик, а к фронтовикам Мария Александровна относилась с особой симпатией, но главное, он был холост. В таком качестве он, во всяком случае, представился хозяйке, и та с удовольствием пустила его жить в свою комнату. Звали нового жильца Александр Иванович Регатун.