Жизнь показывает, что жертва, как правило, бывает слабее преступника, и это вполне соответствует законам животного мира. Не случайно поэтому у мужчины жертвой бывает женщина, а у женщины – ребенок. Даже в русских народных сказках главный враг детей не Кощей Бессмертный, не Змей Горыныч, а Баба-Яга. Это она завлекает их в свою избушку и ест. Это ее костлявых рук и железных зубов боятся дети многих поколений, выросшие в России.

Чтобы закончить описание московской преступности сороковых годов, вспомним о женщинах-преступницах, их в те годы тоже хватало.

Осенью 1943 года в Москве было зарегистрировано несколько случаев раздевания маленьких детей. Раздевала их какая-то «тетя». Она встречала детей на улице, обещая дать сладости, заводила в Тимирязевский лес, где снимала с них пальто, валенки, галоши, платки и носки, после чего детей оставляла в лесу, а сама скрывалась. К счастью, дети, а было им от трех до пяти лет, не погибали. Кто-то сам выбирался из леса, кого-то находили взрослые.

9 ноября Вера Евдокимовна Степанкова отправила гулять на улицу внука и внучку: Мишу и Лиду. Через некоторое время домой вернулся один Миша. Он сказал, что Лиду от Клуба строителей, это в Петровско-Разумовском, увела тетя, пообещав дать ей конфетку. Лида в этот день домой так и не вернулась. Искать ее начали на следующий день, а рано утром 11 ноября трупик девочки около помойки нашел дворник. Помойка находилась в том дворе, где жила сама «тетя». Звали «тетю» Анна Григорьевна Балакина. В середине тридцатых годов она приехала из деревни в столицу. Работала чернорабочей, вышла замуж, родила двоих детей. Когда началась война, мужа призвали в армию и он вскоре погиб. На заводе, куда она была направлена по мобилизации, Анна Балакина зарабатывала пятьсот рублей в месяц. Жить было очень трудно, но о ней и о ее рахитичных детях позаботилось государство. Оно направило детей в специальный санаторий. Балакина же, оставшись одна, работу на заводе бросила. В связи с этим в 86-м отделении милиции на нее было заведено уголовное дело. Чтобы как-то прокормиться, она устраивалась на поденную работу, а однажды украла у родственников пальто и продала его. Родственники обратились в милицию, и Анну Григорьевну приговорили к исправительным работам. Отбывать их она не желала. Стала думать, чем бы ей заняться, чтобы и не работать, и с голоду не умереть. И тогда в ее давно немытую голову пришла мысль раздевать детей. Валеночки с галошами, снятые с первой раздетой ею девочки, трехлетней Гали Объедковой, она продала на Бутырском рынке за восемьсот рублей. Ей это дело понравилось. Заманить ребенка в лес и раздеть не составляло труда. Дети были безнадзорные, голодные и доверчивые.

Когда 5 ноября на том же рынке она продавала пальтишки и валеночки с других раздетых ею детей, то вдруг услышала заунывный и гнусавый голос какой-то бабы: «А нет ли платьишка?» Она ничего не ответила, но гнусавый голос запал в какую-то извилину ее мозга и застрял в ней. И вот 9 ноября она встретила у Клуба строителей маленькую девочку и повела ее за собой, но почему-то не в Тимирязевский лес, как обычно, а к себе домой. Соседей дома не было. Она привела девочку на кухню, усадила ее на табурет и дала кусок белого хлеба. Та стала уплетать его, не обращая внимания на то, что тетя снимает с нее валеночки с галошами, черное пальтишко, зеленую шапочку, голубой шарфик, коричневое платьице и серые чулочки. Теперь, раздев девочку, Балакина смогла ее разглядеть. Оказалось, что у девочки круглые розовые щечки, веснушки на курносом носике, голубые глазки и рыженькие волосики. Она вся светилась на фоне серого убожества кухни.

А Балакина глядела на девочку и думала, что теперь с ней делать. Вывести на улицу без одежды, а тем более увести далеко, было невозможно – заметили бы люди и обратили на них внимание. Оставить девочку в таком виде недалеко от дома тоже страшно, так как та может указать ее квартиру. И вдруг она услышала гнусавый бабий голос: «А нет ли платьишка?» Балакина мотнула головой, потом быстро поискала что-то глазами, подняла с пола бумажную веревку и набросила ее петлей на шею девочки. Та продолжала уплетать хлеб. Когда петля затянулась, девочка успела только вскрикнуть: «Ой!»…

Труп ребенка Балакина перенесла в свою комнату и положила на печку, а сама пошла на Бутырский рынок и продала там за двести рублей Лидочкины валеночки с галошами. Пальтишко и платьице не продала. Уж очень они были плохие, старые. Шапочку и шарфик девочки она спрятала под матрац, а шерстяные чулочки натянула на свои тощие ноги. Поздно вечером она вынесла трупик во двор и положила его около мусорного ящика.

В шесть часов утра к ней домой пришел участковый и сказал, чтобы она зашла в отделение. Она спросила: «Зачем?» Участковый ответил, что по делу о самовольном уходе с завода. Когда участковый ушел, она стянула со своих ног детские чулочки и, завернув их в газету вместе с другими Лидочкиными вещами, пошла на помойку. Там уже толпились люди, которые обсуждали страшную находку. Балакиной показалось, что все посмотрели на нее с недоверием, и поэтому она не стала останавливаться, а пошла дальше. Бросив по дороге в какой-то ящик детские вещи, она дошла до отделения милиции. Сначала она долго сидела на деревянной скамейке и ждала. Потом ее пригласили в кабинет, и какой-то милиционер стал расспрашивать ее о заводе, о том, почему она не работает, на какие средства живет и т. д. Она путалась, врала, ну а когда спросили о девочке и сказали, что для нее же будет лучше, если она сама скажет правду, она не выдержала и во всем призналась. Ее судили и приговорили к смертной казни. Сам Василий Васильевич Ульрих, председатель Военной коллегии Верховного суда СССР, распорядился «немедленно» привести приговор в отношении нее в исполнение, а вскоре о приведении приговора в исполнение суду доложил помощник начальника отдела «А» НКГБ СССР подполковник госбезопасности Подобедов. Тем и закончилась история московской Бабы-Яги. Остались от семьи Балакиных два рахитичных ребенка, да и то неизвестно где.

Война с ее лишениями и потрясениями, конечно, сильно подействовала на психику женщин. Они стали совершать дикие поступки. Возьмите хотя бы Дору Степановну Качан, библиотекаря Дома культуры железнодорожников, приличную молодую женщину. Никогда ничего преступного она не совершала, а тут, в декабре 1942 года, узнав о том, что у ее знакомой, Костиной, есть деньги, завлекла ее в подъезд дома 12 по Резервному проезду, для того, мол, чтобы чулок поправить, а там и напала на нее, стала душить, пыталась отнять деньги. На следующий день она пришла в квартиру другой своей знакомой, по фамилии Ронг, та жила на Тверском бульваре, в доме 7/2, и, воспользовавшись тем, что кроме двух дочерей Ронг дома никого не было, набросилась на старшую из них, одиннадцатилетнюю Юлю, и стала ее душить. Девочки подняли крик, и Дора Степановна убежала. За свои дикие выходки она получила семь лет.

Не всегда жертвы нападения женщин отделывались легким испугом. История показывает, что некоторые из подобных преступлений были кровавыми и чрезвычайно жестокими.

Елена Васильевна Зыкова, узнав о том, что ее знакомая Мария Игнатьевна Бабаева скопила четыре тысячи рублей на поездку к мужу в Полтаву, решила ее убить, а деньги отнять. 1 марта 1944 года она пришла к ней домой. (Бабаева жила в доме 11 по улице Мархлевского, теперь это Милютинский переулок. Дом 11 и по сию пору цел, серый, высокий.) Под пальто она держала топор. Войдя в квартиру, сразу прошла в ванную комнату и там его спрятала. Поболтав, женщины легли спать. Мария Игнатьевна с дочерью Ниной в одной комнате, а Зыкова в другой. В шесть часов утра Мария Игнатьевна встала и пошла в булочную за хлебом. А Зыкова тем временем пристала к девочке с вопросом: где мать хранит деньги? Девочка этого не знала. Тогда Елена Васильевна стала резать ее бритвой, а потом взялась и за топор. Окровавленная испуганная девочка попыталась спрятаться от нее в уборной, но Зыкова настигла ее там и добила. Испугавшись того, что натворила, она кинулась к двери, чтобы убежать из квартиры, но дверь оказалось запертой снаружи, и она не могла ее открыть. Вскоре вернулась домой Мария Игнатьевна. Зыкова набросилась с топором и на нее. Та защищалась. Когда они оказались на лестничной площадке, на крик Марии Игнатьевны вышел сосед и Зыкова убежала. Вскоре она сама пришла в милицию. На вопрос, зачем ей понадобились деньги, ответила – на адвоката. Оказалось, что ее обвиняли в спекуляции. Суд приговорил Зыкову к расстрелу.