— И что же случилось потом? — выдохнул кто-то.

— Ну, карфагенцы выказали огромную силу духа: гребли так, что их сердца в любой миг могли разорваться, — сказал сиракузец. Он протянул чашу хозяину, и тот без единого слова протеста наполнил ее до краев. Отхлебнув, рассказчик продолжил: — Они подошли так близко, что с их передовых судов начали стрелять. Как раз перед тем как наш флот пристал к берегу, стрелы долетали до задних мачт кораблей Агафокла.

— Из-за затмения наши, должно быть, уже подумали, что все их надежды пошли прахом, — заметил хозяин таверны.

Люди не переставали обсуждать это жуткое событие, хотя со времени солнечного затмения прошло уже две недели.

Но человек, который принес новости, покачал головой.

— Знакомый моего дядюшки сказал, что Антандр спросил об этом гонца. Но, оказывается, Агафокл истолковал знамение так: оно предрекает беды врагу, потому что случилось после отплытия нашего флота. Он сказал, что затмение предвещало бы беду нам, если бы случилось перед отплытием.

Менедем подумал — что бы сказал на этот счет жрец Аполлона-Фобоса? Однако люди вроде Агафокла не станут интересоваться мнением жреца, но сами используют все самым выгодным для себя образом.

Однако местный все еще не ответил на вопрос, и Менедем задал его снова:

— Что же случилось с кораблями Агафокла?

— Ну, мы утерли карфагенцам нос в стрельбе, потому что на борту наших судов было больше людей. Это, помоему, и помогло нам высадиться, потому что варвары держались там, куда не долетали стрелы. Как только наши оказались на берегу, Агафокл собрал совет.

— В точности как Агамемнон под стенами Трои, — пробормотал кто-то.

— Он сказал, что, когда впередсмотрящие заметили карфагенцев, он как раз молился Деметре и Персефоне, богиням — покровительницам Сицилии, — продолжал местный. — Агафокл сказал, что пообещал богиням сжечь, принеся им в жертву целый флот, если они помогут сиракузцам целыми и невредимыми высадиться на берег. И богини выполнили его просьбу, поэтому Агафокл лично запалил флагманский корабль, и все остальные капитаны подожгли факелами свои корабли. Трубачи заиграли сигнал к битве, зазвучали воинственные кличи, и все молились, чтобы их не оставила удача.

«И теперь они не смогут вернуться на Сицилию; во всяком случае, это будет нелегко, — подумал Менедем. — Если сиракузцы не победят, то все они погибнут, причем самой медленной и ужасной смертью, какую только смогут придумать для них карфагенцы. И сожжение флота должно напоминать им об этом. Агафокл явно знает, как заставить своих людей делать то, чего он от них хочет».

Человек с короткой седой бородкой спросил:

— А как сюда попал посланец Агафокла, если тот сжег все корабли?

Такой вопрос мог бы придумать педантичный Соклей.

— На захваченной рыбацкой лодке, — ответил доставивший новости парень.

У него имелись ответы на все вопросы. Были эти вопросы правдивы или нет, Менедем не мог сказать, но они были правдоподобны.

Скоро стало ясно, что жители Сиракуз куда больше интересовались тем, что делает Агафокл, чем тем, что делают генералы на востоке.

О генералах, возможно, было очень интересно послушать, но их свары не затрагивали лично сиракузцев. Никто не являлся в Сиракузы с востока, чтобы их покорить, с тех пор как сотню лет назад это сделали афиняне. А вот война с Карфагеном была вопросом жизни и смерти, свободы или рабства. Карфагенская армия стояла за стенами города. Если она когда-нибудь ворвется в Сиракузы…

Менедем не сожалел, что скоро уплывает.

Он схватил пару оливок из красной глиняной чаши, стоявшей на прилавке перед хозяином таверны. Тот не потребовал платы, и Менедем тут же понял почему: он в жизни не пробовал таких солонущих оливок.

Добавочные порции вина, проданные хозяином благодаря жажде, которую они вызывали, должны были сторицей возместить несколько халков — такова была стоимость оливок. К счастью, чаша Менедема была пуста лишь наполовину. Он осушил ее залпом, ибо в глотке у него пересохло, как в пустыне, и оставил таверну, чтобы двинуться в гавань, лежавшую неподалеку отсюда.

Когда он вернулся к «Афродите», то увидел, что ее лодка только что отвалила от Ортигии. Движения гребцов были удивительно совершенны и слаженны, просто посмотреть приятно.

Соклей сидел у кормы.

— У меня есть новости! — крикнул он, увидев Менедема. — Агафокл высадился в Африке!

Это и впрямь оказалось новостью для большинства моряков на борту торговой галеры, и они разразились удивленными восклицаниями.

Но Менедем только ухмыльнулся и ответил:

— Да, и, едва высадившись, сжег все свои корабли.

Моряки снова разразились криками, на этот раз еще громче. Соклей заморгал.

— Откуда ты знаешь? — спросил он. — Я и сам об этом только что услышал.

— Я попусту тратил время в таверне, как ты это называешь, — сказал Менедем, когда его двоюродный брат и гребцы взошли с лодки на борт акатоса. — В таверну явился некий парень с Ортигии, он просто дымился от желания все рассказать и заработал бесплатное вино, выпуская этот дым.

— А… — Соклей невольно представил надутый дымом свиной мочевой пузырь, который вдруг прокололи.

Потом щелкнул пальцами, явно о чем-то вспомнив, и просиял.

— А у меня есть и другие новости!

— Расскажи, о почтеннейший, — попросил Менедем. — Наверняка я еще не слышал всего.

— Самое главное ты уже знаешь, — с несчастным видом признал Соклей. — Но я ухитрился продать весь папирус и чернила, которые у нас оставались, и выручил за них хорошие деньги.

— Правда? — Менедем хлопнул брата по спине, довольный, что может воздать ему по заслугам. — Значит, ты был прав в своих расчетах.

Соклей кивнул.

— Из-за войны с Карфагеном в архиве Агафокла почти закончился папирус. Они царапают чернилами на старых простынях и пишут на досках и глиняных черепках, как это делалось в старые времена. Один из главных писцов даже поцеловал меня, когда я сказал, сколько у нас имеется папируса и чернил.

— Он, наверное, был очень возбужден, — пробормотал Менедем.

Соклей снова кивнул. И только мгновение позже сердито уставился на двоюродного брата.

В ранней юности красавец Менедем не имел недостатка в обожателях из числа более старших и от души наслаждался ролью сокрушителя сердец. Соклей же красотой не блистал — долговязый, тощий, угловатый, с торчащими локтями и коленками и с заостренным носом. Поэтому, насколько было известно Менедему, никто не беспокоил его двоюродного брата домогательствами — ни на Родосе, ни позже в Афинах.

Менедем решил, что самое время сменить тему разговора:

— И сколько именно ты заработал?