— Держит! Держит! — орёт майдан, ещё не зная, куда потом склонится их поддержка.

— Так вот! Семён просил, если с ним что случится, не оставлять его внучку, — всё стихло, — я дал ему ето слово! К тому же, казаки, я... полюбил её. Я не могу её оставить! А теперь воля ваша, казаки!

Он вытащил саблю из ножен, опустился на колени. Рядом положил саблю и папаху. Подняв голову, сказал:

— Иль милуйте, иль рубите голову, но здесь с бабами не живуть.

— И мне тоже, — Дарья вскочила на повозку и встала на колени рядом с ним.

Казаки растерялись: чё делать. Она — внучка атамана, отдавшего жизнь за них, казаков. Он — герой похода, не раз доказавший преданность казацкому делу. Слово дал! Слово, конечно, держать надо. Эх, нет мудрецов Курбата, Зосима. Они бы быстро разобрались. Однако есть! Есть! К телеге подходит седой казак. Плечи его опущены. Да и стан согнулся, ногами шаркает. Сразу видно — за спиной долгая жизнь. Еле взобрался он на повозку. Майдан замер. Поправил он усы, протёр слезящиеся глаза. Откашлялся.

— Казаки, — голос дребезжащий, — у многих из нас сердца поостыли. Но и мы были молодыми и мечтали о счастье. Не получилось. Так не будем лишать их того, чего не получилось у нас, — он наклонился, опершись рукой о повозку, тяжело соскочил на землю.

— Правильно! Правильно! Пущай живут. Нас, казаков, не забувают! Волим! — папахи полетели вверх.

Они поднялись, поклонились во все стороны и поблагодарили казачество. Потом Андрей, ссадив Дарьюшку с повозки, поднял руку:

— Казаки! Можно мне сказать свою думу?

— Давай! Давай!

— Предлагаю в атаманы моего друзека Митяя. Казак он боевой и, главное, — верный.

Круг избрал Митяя.

Перед отъездом по настоянию казаков отец Порфирий обвенчал молодых в церкви. Казачество преподнесло им богатые подарки. Провожали их до московской границы чуть не всем кошем. На прощание сказали:

— Понадобится помощь, свистни! Все будем!

На дворе зима. Вновь Московия покрыта белоснежным убором. Хороший бодрящий морозец. Снег поскрипывает под ногами. Стайка снегирей облепила дерево, покачиваясь на мёрзлых ветках. Птицы переговариваются между собой. На небе улыбающееся светило глядит на серебряный покров. Какой-то смерд в тулупе, сидя на мешке с зерном, вожжами подгоняет лошадёнку. Жизнь идёт своим чередом.

Над хоромами великого князя всея Руси свечой поднимается в небо столб дыма. В опочивальне Ивана Даниловича в печи потрескивают дрова. Сам князь болен. Его лихорадит. Он лежит на одре, до подбородка закрытый двумя тулупами. На лбу — испарина. Приставной столик сплошь заставлен склянками с настоем разных трав. Тут же думный дьяк Кострома, лохматый мужик с морковным носом и большими недоверчивыми глазами. На коленях у него толстая книга, которую он читает князю.

— Подожди, — перебивает князь, вытаскивая из-под шуб руку. Белоснежная кожа морщиниста. Он чешет нос длинными исхудалыми пальцами, — ты что мне говорил о сыне Фёдора Стародубского?

— Да, князь, объявился он. Просится к те.

— Скажи ему, завтра приму. Уж больно покойничек с тёткой за него просили.

— Ладно, — и Кострома наклонился к книге.

Князь зевнул и сказал:

— На сёдня хватит. Хочу поспать, — и повернулся к стене.

Дьяк поднялся. Сунул книгу подмышку и на цыпочках вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Да, обстановка заставила Андрея обратиться за помощью к великому князю всея Руси. За долгую дорогу с Орды до коша он многое увидел, понял и ещё тогда принял решение. Несчастья заставляют быстро взрослеть человека. Это случилось и с Дарьей. То, что произошло на её глазах, последующее пленение превратили Дарью из беззаботного подростка в думающую, много понимающую деву. Только эти события не сказались на её женских прелестях. Это был цветок, распустившийся чуть раньше времени, но от этого он не только не потерял своей красоты, а стал ещё привлекательнее.

Возвращаясь из Орды, Андрей почувствовал, что жить без Дарьюшки не может. Тут-то и всплыл в его памяти разговор двух бояр, услышанный им в рязанских княжеских хоромах. Коль отец и тётка живы, ему нечего теперь бояться. Да он и сам уже не тот подрастающий юнец. Теперь он может и за себя постоять. И путь он решил держать один: в свой Стародуб.

Роберт категорически не захотел остаться в коше, сказав:

— Ты мня спас, притащил сюда, а щас хочешь бросить.

— Ладно! — махнул Андрей, глядя на Дуняшу. — Едешь с нами!

Но и Захар с десятком казаков, которые участвовали в африканском походе и готовы были отдать жизнь за атамана, решили проводить Андрея до места, подождать, пока он устроится. Что оставалось делать Андрею? Он знал, что казаки от своего намерения не отступят. И вот небольшой, но грозный отряд, минуя рязанскую землю, направился на Стародуб.

И надо же было так случиться, что на дороге, когда до места оставалось не более ста вёрст, им встретился караван стародубского купца Парфиши. Андрей его сразу узнал: у купца на лице была примета — на носу сидела большая бородавка. Купец со своими людьми разложили костёр и жарили мясо. Парфиша оказался приветливым человеком.

— Присаживайся, незнакомый путник, — предложил он и, достав шкуру, положил её рядом с собой.

Андрей сел. Купец, поправляя палкой дрова в костре, спросил:

— Откель путь, мил человек, держишь?

— Да я из Стародуба, — ответил он, — а я тя, Парфиша, узнал.

— Бог мня отметил. А ты сам-то кто будешь?

— Я? — Андрей вздохнул и спросил. — Скажи, Парфиша, жив или нет князь Фёдор Стародубский?

Услышав такой вопрос, купец перестал ворошить костёр и внимательно посмотрел на незнакомца.

— А ты чё, не знал? Да его ещё Узбек приказал казнить. Говорят, хан попутал. Надоть было Ваську, етого разбойника, а тот приказал Фёдора.

— А где щас Василий? — осторожно осведомился Андрей.

— Василий? — купец пожал плечами. — Сказывали, Калита его искал. Фёдор-то пожаловался, что тот его младшенького пожёг...

— Так, значит, щас в Стародубе никого из Стародубских не осталось? — спросил незнакомец, нахмурившись.

— Нет, почему, старшой сын Фёдора Димитрий живёт. Говорят, он с дядькой был заодно. Вот Димитрий щас всё и захватил. Дядька-то сгинул куда-то. Гнева княжеского испужался. Ето точно.

— Ладно, Парфиша, здрав будь. Мне пора, поеду я, — тяжело вздохнув, сказал незнакомец.

Этот его вздох жалостью отозвался в груди купца. Он понял, что это не разбойный человек, и готов был оказать ему пристанище, а поэтому полюбопытствовал:

— Куды, добрый человек, если не секрет, путь держишь?