к себе много внимания, в некоторой мере даже ослепляя ее на фоне темного леса. Ее рука не была обожжена, а за спиной находился такой знакомый ей пушистый волчий хвост.

Она была почти идеальной, в отличие от нее самой.

— Потому что он сделал так много для меня, — ответила Андромеда, сама не до конца осознавая, на какой именно вопрос она отвечает. — Я не могу остановить его в одиночестве.

— Это лишено смысла, — ответили ей. — Скоро, Пандора явится за Фаустом. Ты ведь знаешь, что он сделает, не правда ли? И как бы ты ни хотела успеть это предотвратить… не выйдет.

— Он не станет… — сама не веря в собственные слова, отмахнулась Андромеда. — Он не знает.

— Я — это ты. Ты не можешь обмануть саму себя, Андромеда Харт, даже не пытайся.

Андромеда опустила голову, не зная, что ей ответить. Может ли Фауст и впрямь сделать нечто непоправимое, когда узнает, что ее больше нет? Может ли он дать Пандоре, то, что она хочет? Или, что еще хуже, может ли Фауст разорвать предел между Астралом и реальным миром? Если он и вправду может, то это будет первым, что он сделает. Потому что ему будет уже нечего терять.

— Что я должна сделать? — спросила у себя Андромеда.

— Используй то, что осталось в твоих руках, чтобы выбраться из этого проклятого места.

Промолчав, Андромеда взглянула не только на «Правосудие», но и на меч бесконечности, который отдал ей Винтер. Ни одно из этих орудий не принадлежали ей, но это не значит, что она не должна была пользоваться их могуществом. По крайней мере, она могла попробовать.

— Сделай это, пока пустота, на пару с Астралом, не заставила тебя забыть о реальности.

Другая Андромеда исчезла, оставив ее одну. Андромеда почувствовала нарастающую слабость, истощение… и если она и дальше будет стоять здесь, и впрямь ожидая чуда, то она останется здесь навсегда. Пустота продолжает сгущаться, показывая свою тьму во всей красе, а безумие Астрала начинает заполнять ее рассудок, заставляя забыть о том, кто она такая и зачем здесь…

Путешествие во времени, безграничное перемещение в пространстве… эти силы как запретный плод, недоступный человечеству, но идея об этом так манит, что, задумавшись об этом, смириться с действительностью становится тяжело. Особенно тяжко, когда в твоих руках оказывается целый магических катализатор, который ранее уже использовали для того, чтобы менять не только течение времени, но и течение самой реальности, самого великого космоса.

Меч бесконечности не был ее спасением, но был возможностью: возможностью, которой она поспешила воспользоваться, вонзив тот в черную землю, даже не вынимая меча из ножен.

К ее собственному удивлению, инструмент времени и пространства действительно начал резонировать с ее телом и сознанием. Даже не зная секретов пустоты, она спровоцировала пустотное заклинание, которое вырвало ее из прежнего места и отправило в совершенно иное.

Результат, который получила Андромеда, впрочем, был слабо похож на спасение: оказавшись в новом месте, она потеряла равновесие и рухнула в реку, более не в силах подняться на ноги.

Все это оказалось напрасным. Она открыла глаза, и увидела не яркую луну, но палящее солнце; а вокруг множество зеленых, но одновременно таких серых деревьев, нагоняющих тоску. Сказать по правде, это место не сильно-то отличалось от черного леса, в котором она была. Разве что здесь она не чувствовала ни холода пустоты, ни присутствия астрального мира рядом.

Течение реки не было достаточно сильным, чтобы унести ее, а вода не была достаточно глубокой, чтобы она захлебнулась. Андромеда продолжала лежать, осязая, как течение воды смывает ее кровь, омывает ее кожу и шерсть. В какой-то мере, ей даже стало как-то… приятно.

Проверив, что мечи все еще находятся рядом с ней, Андромеда из последних сил отцепила перчатку, что все это время притупляла боль ее сожженной магическим пламенем руки. Течение унесло перчатку прочь, и, опустив руку в воду, Андромеда почувствовала… холод. Она не чувствовала жгучего пламени, не чувствовала невыносимого ожога, и это… радовало ее. Она нашла в себе смелости насладиться этими моментами. Моментами перед тем, как она умрет.

Андромеда улыбнулась, и к ней пришло смирение. Пение птиц вокруг начало притупляться, журчание воды становилось все менее заметным, в глазах начинало медленно, но очень верно темнеть. Совсем скоро, она потеряла свое осязание. Вместе с ним, ее покинуло ощущение реальности и возможность ясно мыслить, — не было даже так называемых предсмертных воспоминаний, в которых, как говорят, человек видит самые яркие моменты из своей жизни.

Андромеде уже доводилось умирать, но это мгновение совсем не похоже на то, с чем ей доводилось сталкиваться тогда. На удивление, она все еще слышала шелест травы, и все еще прекрасно видела лучи солнца, что так смело прорываются через туманные облака в небе.

Из последних сил, она подняла мечи в ножнах, возложив их на себя, словно на погребение, на постамент, представший миру в виде ее собственного тела.

Андромеда сделала много обещаний, но все, что она сейчас может, — это продолжать нагонять драму, ведь ни одно из обещаний она исполнить уже не в состоянии. У нее нет сил даже заплакать от собственного бессилия. И совсем скоро, исчезнут даже эти жалкие чувства.

Рана открылась с новой силой, и вода, проходя через Андромеду, начала окрашиваться то в розоватый, то в яркий алый… оттенок свежей крови. Сделав вздох, Андромеда закрыла глаза, и начала ждать. Ждать не чуда, но момента, когда весь этот кошмар наконец-то завершиться. Момента, когда Андромеда, наконец-то, умрет, не имея возможности вырваться из рук смерти.

Но этому не суждено сбыться.

— Я не могу позволить тебе умереть.

Громогласный, почти божественный голос в ее голове, дал ясно понять умирающей полукровке, что умереть сегодня ей не суждено. Испугавшись, Андромеда открыла глаза, но рядом никого не было. Беспомощность, которую она сейчас испытывала, оказалась куда нежелательнее, нежели мгновения ранее. Даже если бы Андромеда очень захотела сопротивляться… она не могла.

Правосудие, что лежало в ножнах на ее груди, засияло ярким, почти ослепительным светом. За мечом, сияние охватило и само тело Андромеды. Но несмотря ни на что, этот свет отнюдь не был символом того, что в следующие моменты ее жизни Андромеду ждет облегчение, или, хотя бы, что-то отдаленно похожее на это. Этот свет не дарил спокойствие — он выжигал все, что было.

Все, что осталось.

Солнечный нимб, появившейся над головой Андромеды, заставил ее воспарить над землей, а после еще и насильно заставил встать на ноги. Но будто этого было мало,