– Я об этом размышлял, – произнес Ройс.

– И все? Я думал, ты закатишь мне истерику, как только мы оттуда уйдем. Сочинял оправдания для прохожих.

– И что сочинил?

– Самое лучшее заключалось в том, что тебя укусила пчела. Хотя было бы забавно заявить, что ты заклинатель змей и тебе в штаны заползла змея.

Нахмурившись, Ройс покачал головой.

– Ты совершенно не умеешь лгать. Нужно над этим работать. В нашей профессии это серьезный недостаток.

– Так почему ты меня не отругал?

– Как обычно, твоя удача тебя не подвела.

Адриан вскинул брови:

– В каком смысле?

Туман рассеивался. Мягкие белые клочья висели над водой, наконец они исчезли, открыв вид на воду и каменные арки моста. Солнце блестело на воде.

– Думаю, убивать нам не придется. – Казалось, в голосе Ройса звучит грусть.

Адриан и не собирался никого убивать, но не стал говорить об этом.

– Полагаешь, она еще жива?

Ройс кивнул.

– Не исключено.

– Я надеюсь, что она жива, и ты считаешь меня психом. Капитан городской стражи и парнишка из местной каретной мастерской утверждают, что герцогиня мертва, а ты веришь, будто она жива. Почему ты всегда выбираешь мнение, отличное от мнения окружающих?

– Большинство окружающих – идиоты. Но в данном случае отсутствие тела является весомым аргументом. Если послушать твоего приятеля, весь город завален трупами, однако где труп герцогини? Когда я считал, что ее прикончил муженек, мне пришло в голову, что она спрятана в подземельях поместья или, что более вероятно, прикована к булыжнику на дне залива, но теперь все выглядит так, будто он тут ни при чем.

– Думаешь, это был морган?

Ройс нахмурился:

– Конечно, нет. Монстров, которые бродят по улицам и калечат людей, не существует.

Адриан вскинул брови.

– Ты понимаешь, о чем я. Монстров, которые боятся синего цвета. В экипаже пришлось менять обивку из-за крови казначея, и это означает, что Девона де Луду убили, когда он находился внутри. То, что мальчишка не понял этого, наглядно демонстрирует склонность людей игнорировать очевидное, если оно не подтверждает их мнения. Мы выясним больше, когда найдем кучера.

– Как мы это сделаем? Этот парень будто невидимка. Никто не знает, кто он.

– Я знаю, причем достаточно, чтобы не сомневаться: он мне не понравится.

Адриан рассмеялся:

– Это сужает поиски почти до всех живых существ на лице Элана.

Ройс хотел ответить, но лишь молча кивнул.

– Ладно, ты прав, но этот парень мне действительноне понравится.

Дженни Харгрейв царапала серебряной монетой по каменному полу, часто прерываясь, чтобы проверить остроту кромки и прислушаться. Она ничего не слышала за дверью и стенами. И никого не видела. Дверь в крошечную камеру, хотя и достаточно прочная, чтобы удержать пленницу, была испещрена отверстиями. Дженни нашла несколько «глазков», и все они свидетельствовали об одном: ее тюремщики ушли, и она осталась в одиночестве. Дженни проводила время с пользой, затачивая край монеты, но от каждого скрипа у нее по спине бежали мурашки.

А если он вернется, пока ее нет? Если обнаружит, чем я занимаюсь?

Под «ним» подразумевался Виллар; Дженни слышала его фамилию, но не разобрала ее. Она была намного лучше, по сравнению с бешеным псом Вилларом. Бешеный, вот как Дженни про него думала, бешеный, словно огрызающееся животное. Он питал жгучую ненависть ко всем, без всякого повода.

Дженни знала подобных людей. Нельзя из нелегального самогонщика на черном рынке стать ключевым игроком «Виски Уинтера», посещая задушевные обеды с почтенными аристократами. И это была не первая холодная, грязная темница, в которой довелось сидеть Дженни. Люди вроде Виллара были подлыми, непредсказуемыми, опасными – и, увы, многочисленными. Ее отец когда-то был таким же. Ей нравилось думать, будто она успокоила демонов, которых высвободила смерть его жены. Однако Дженни понимала, что успокоить – не означает изгнать, и безумие лишь настороженно затаилось, дожидаясь повода вспыхнуть с новой силой.

А если никто из них не вернется?

Дженни по-прежнему не знала, где находится, не могла определить даже, сколько времени здесь провела. Более двух недель, но менее трех – так она полагала. Поначалу она не считала дни. Думала, что умрет, и эта мысль полностью заполняла ее сознание. Потом ей пришлось заново оценить ситуацию. Нет смысла сохранять мне жизнь лишь для того, чтобы позднее убить меня, рассудила Дженни, хотя и была вынуждена признать, что этот вывод субъективен. То же самое можно было сказать о надежде на спасение. Ее муж был герцогом, ему подчинялась вся городская стража. С такими ресурсами, неужели спасение могло быть далеко? Не исключено. Шли дни, и она начала размышлять, не случилось ли чего с Лео.

За все это время Дженни почти ничего не узнала о своей тюрьме. Даже не выяснила, что это за место. Выщербленный камень покрывали лишайник и плющ, что наводило на мысль, что она за главными воротами. После приезда в город Дженни мало что видела, кроме поместья и Купеческого района. Откуда ей знать, может, некоторые кварталы Рошели располагались в лесу? Или это был разрушенный квартал, в каком она до сих пор не бывала. Но в ее крошечном мирке царила непривычная тишина. Ни грохота экипажей, ни криков зазывал, ни стука молотков, ни детского плача – только птичье пение. Дженни не знала ни одного района своего нового города – или любого города, – где было бы так тихо. Более того, она ни разу не слышала колоколов Гром-галимуса.

Они отвезли меня за город, но куда и зачем?

Дженни попыталась вспомнить ночь, когда ее схватил Виллар. Воспоминания путались, словно кошмар через несколько часов после пробуждения. Она видела смерть Девона. Виллар хотел, чтобы Дженни ее увидела, но дело было не в гордости. Этот человек не являлся профессионалом – ни умело перерезанного горла, ни точного удара клинком. Убийство было свирепым и кровавым. Виллар несколько раз пырнул Девона коротким ножом. Жестокость и кровь парализовали Дженни. Она не была изнеженной дебютанткой, прежде чем влиться в ряды аристократии, частенько играла в карты и производила на мужчин впечатление своим умением пить, но подобного ей наблюдать не доводилось. Когда человека убивают так близко, что его кровь брызжет на тебя, этого вполне достаточно, чтобы испугаться. Дженни не могла пошевелиться, не могла думать. Потом ей на голову надели мешок и туго затянули. Затолкали в телегу, накрыли грубыми одеялами и увезли.

Слишком напуганная, чтобы кричать или плакать, Дженни сжалась в комок, чего не делала с восьмилетнего возраста. Была уверена, что ее вот-вот убьют. Сохрани она способность соображать, запомнила бы время поездки, повороты, ухабы или звуки, но она могла думать лишь о том, с каким звуком нож снова и снова входил в грудь Девону. Это и хриплое бульканье, доносившееся из его рта. Он пытался что-то сказать, наверное, «пожалуйста, хватит», но Дженни не была в этом уверена. Когда телега наконец остановилась, некоторое время Дженни несли, после чего бросили в камеру. Ей на шею надели металлический ошейник, и его цепью приковали к стене. Хлопнула дверь, щелкнул замок. Замок, не щеколда. Это она заметила. Лежа на холодном полу, с мешком на голове, Дженни слушала приглушенный разговор похитителей. Воспоминание о споре было весьма четким, поскольку сулило надежду. Она запомнила его слово в слово.