– Нам придется вернуться назад, обгоняя холодное солнце весны, к еще более холодному солнцу зимы, и мы увидим перед собой горстку хижин из натянутых на кости и бивни тенагов толстых шкур бхедеринов. Стойбище расположилось не на самых высоких холмах над долиной и не на берегах потока талой воды в самой долине – нет, оно жмется к выходящей на юг террасе на склоне долины, примерно на половине его высоты. Сюда не задувает яростный ветер, и земля под ногами сухая, поскольку влага стекает в болотистый грунт по берегам потока. Имассы прекрасно разбирались в подобных вещах: возможно, обладали врожденной мудростью, и им не требовалось учиться, а может, они еще не перестали быть единым целым с матерью-землей, владея драгоценными тайнами гармонии и используя только то, что им было дано…

– Давай уже дальше! – заорала Пустелла. Слова прозвучали неразборчиво: женщина была занята тем, что обгладывала жареную кисть руки. Выплюнув одну косточку, она сунула в рот другую. Глаза ее блестели, будто пламя свечи, пробужденное дыханием пьяницы. – Какое-то дурацкое стойбище, и ладно. Хочу знать, что было потом. Давай рассказывай!

Калап кивнул. Никогда не стоит спорить со слушателями.

Что ж, возможно, он и впрямь так считал. Что касается меня, то после долгих размышлений я бы сформулировал это следующим образом: если слушатель несносен, несведущ, туп, склонен к оскорблениям, задирает нос или пьян, то, на мой взгляд, он законная добыча рассказчика, и, если он желает бросить тому вызов, не стоит удивляться, если упомянутый рассказчик разделает беднягу с хирургической точностью. Вам так не кажется?

– Имассы в том стойбище страдали от суровой зимы. Их охотники почти ничего не могли добыть, а большие стаи птиц должны были появиться лишь через несколько недель. Многие старики ушли в белую даль, чтобы спасти жизни своих детей и внуков, ибо зима говорила им на тайном языке, который понимают лишь много пожившие на этом свете: «Белый снег и холод станут старцу смертным ложем». Так говорили их мудрецы. Но даже несмотря на эти жертвы, остальные слабели с каждым днем. Охотники не могли забираться столь далеко, как прежде: усталость вынуждала их возвращаться. Дети начали есть шкуры, согревавшие их по ночам, и среди них свирепствовала лихорадка.

Девушка поднялась на высокий хребет над стойбищем, собирая оставшийся с прошлой осени мох там, где ветер унес снег, и первой увидела приближающегося незнакомца. Он шел с севера, одетый в тяжелые шкуры тенагов. За его левым плечом торчала длинная костяная рукоять меча. Голова мужчины была открыта ветру, и девушка смогла разглядеть, что у него смуглое обветренное лицо и черные волосы. За собой он тащил сани.

При виде незнакомца ее охватили тяжкие мысли. Нельзя отказать в помощи чужаку в случае нужды – таков был закон ее народа. Но этот воин был высокого роста, выше любого имасса. Наверняка он сильно проголодался, и, учитывая, насколько слабы были сейчас ее соплеменники, он мог бы забрать себе все, что захочет. К тому же девушку беспокоили его сани – она поняла, что на них лежит завернутое в шкуры тело. Если там кто-то живой, придется позаботиться и о нем тоже. А если мертвый – то этот воин навлечет проклятие на ее народ.

– Проклятие? – переспросила Пустелла. – Что еще за проклятие?

Калап растерянно моргнул.

Поняв, что конкретного ответа на этот вопрос у рассказчика нет, я откашлялся.

– Смерти не место в подобных стойбищах, Пустелла, и это правильно, как раз так и должно быть. Именно поэтому старики, когда они решают, что им пришло время умереть, уходят в белую даль. Именно поэтому всю добычу разделывают вдали от стойбища, куда приносят только мясо, шкуру и кости, из которых собираются сделать орудия – дары, необходимые для жизни. Если же смерть проникает в стойбище, значит его обитатели прокляты и должны незамедлительно умиротворить Похитителя Жизней и его рабов-демонов, чтобы смерти не приглянулось стойбище и она не решила в нем поселиться. Когда Похититель находит себе дом, все живое в нем вскоре умирает, понимаешь?

– Нет.

Я вздохнул:

– Это одно из тех облеченных в духовную мантию правил, которые на самом деле имеют вполне мирскую суть. Мертвый или умирающий может принести с собой в маленькое стойбище заразу и болезнь. В столь тесном сообществе любая инфекция способна убить всех до единого. Соответственно, у имассов имелись определенные правила для предотвращения подобного, но правила эти, увы, противоречили другому закону – никогда не отказывать гостю, испытывающему нужду. Так что девушке было о чем беспокоиться.

– Но он же наверняка принес им зло! Может, это был сам Мрачный Жнец!

– Похититель Жизней, – поправил я. – Так зовут Повелителя Смерти жители Арэна.

Калап вздрогнул, стараясь не встречаться со мной взглядом. И продолжил:

– Так она стояла там, вся дрожа, в то время как чужак, явно выбравший ее своей целью, остановился в девяти шагах. Девушка сразу же поняла, что он не из племени имассов. То был фенн родом с горных вершин, великан, в чьих жилах текла кровь тартено-тоблакаев. И еще она увидела у него боевые раны под рассеченной во многих местах шкурой тенага. Правая его рука почернела от запекшейся крови, как и лицо местами. Какое-то время он молчал, не сводя с девушки тяжелого взгляда, затем сказал…

– Закончишь завтра вечером! – Крошка Певун зевнул во весь рот.

– Не выйдет, – прорычал Тульгорд Виз. – Мы не сможем проголосовать, если один рассказ останется незавершенным.

– Я что, говорил, будто не хочу услышать продолжение? – возразил Крошка. – Просто мне спать охота, только и всего. Так что дослушаем завтра вечером.

Заметив, что Красавчик Гум пытается привлечь мое внимание, я в ответ лишь поднял брови и пожал плечами.

– Но я хочу услышать рассказ Красавчика! – сказала Глазена Гуш.

Красавчику, похоже, не терпелось заткнуть ей рот, судя по судорожным жестам его рук, будто сжимающих горло, хотя кто мог точно это утверждать, кроме него самого?

– Тогда завтра днем! То же самое касается и второго рассказчика – время у нас есть, а раз нам все равно нечего делать, кроме как идти, пусть развлекают нас до захода солнца! Ну как, решено, Блоха?

– Угу, – кивнул Блоха. – Мошка?

– Угу, – сказал Мошка.

– Но ведь ночь еще только началась, – возразил Арпо Снисход.

Судя по всему, внезапная отсрочка смертных приговоров огорчила некую благочестивую часть его души, жаждавшую справедливого суда, и лицо Арпо приобрело воинственное выражение, будто у обиженного ребенка.

Неожиданно всех удивила Пурси Лоскуток, заявив:

– Тогда я расскажу историю.

– Но, моя госпожа, – выдохнул проводник, – все решено, и нет никакой нужды…

– Я желаю поведать историю, Сардик Фью, и так оно и будет, – решительно объявила она, заставив всех замолчать, и тут же заколебалась, словно испугавшись собственной смелости. – Признаюсь, я не особо хорошая рассказчица, так что простите, если вдруг буду иногда запинаться.