на тысячных рысаках, причем разряженные в шелка и парчу и украшенные бриллиантами купеческие жены откидывали полы шуб, чтобы был виден дорогой мех (в ту пору шубы шились мехом внутрь). Но было купеческое мероприятие, выливавшееся на улицу, – купеческая свадьба. Известный юрист А. Ф. Кони в воспоминаниях поместил особый очерк ее. Будучи студентом, он дважды в неделю давал уроки в купеческом семействе в Рогожской части – за 5 руб. в месяц. «В конце урока, столь щедро оплачиваемого, мать моей ученицы – в шелковой повязке на голове и в турецкой шали – заставляла меня непременно выпить большой стакан крепчайшего чаю и «отведать» четырех сортов варенья. Так сливалась у них – людей весьма зажиточных – расчетливость с традиционным московским гостеприимством» (184, с. 294). Надобно пояснить, что традиция угощения чаем в Москве, прозывавшейся «чаевницей», была возведена в ранг закона. Не напоить чаем любого пришедшего было невозможно. Угощали на кухне чаем дворника, носившего дрова по квартирам или собиравшего квартирную плату, мальчика из магазина, принесшего корзину с покупками, почтальона. Даже в жандармском управлении, прежде чем приступить к допросу, офицер требовал у солдата «чаю для господина арестованного».

Учителя пригласили на свадьбу. «Гости были самые разношерстные, одетые пестро, начиная с фраков с голубыми и розовыми пикейными поджилетниками и кончая длинными кафтанами и сапогами-бутылками. Был и свадебный генерал, поставленный кухмистером, – невзрачная фигура в поношенном, но чистеньком мундире николаевских времен, распространявшем легкий запах камфоры. Сведущие люди рассказывали мне, что ни одна свадьба или большое семейное торжество не обходилось в известном кругу Москвы без приглашения или поставки кухмистером такого генерала, обязанность которого на свадьбе состояла в провозглашении тоста за новобрачных и громогласном заявлении, что шампанское «горько»… Говорили также, что размер вознаграждения этих генералов зависел от того, имел ли генерал звезду (орденскую. – Л. Б.) настоящую или персидскую, или же не имел никакой. Штатские генералы приглашались лишь comme pis-aller [на худой конец] и ценились гораздо ниже…

Между гостями истово двигалась полная женщина в шали и повязке на голове и, подходя то к одному, то к другому, приглашала их за собой следовать. По ее настойчивому зову спустился и я в нижний этаж в квартиру новобрачных, и должен был осмотреть не только всю обстановку, но и разложенное на сундуках и на столах приданое во всех его подробностях, кончая кружевными наволочками и атласным одеялом на двуспальной кровати, у которой стояли туфельки, причем моя спутница, оказавшаяся свахой, показала мне лежащий в одной из них полуимпериал «на счастье». По обе стороны двери стояли два небольших мешка с овсом для осыпания молодых, когда они вступят в опочивальню…

В середине ужина произошло замешательство вследствие того, что один из самых почетных гостей, старик с двумя золотыми медалями на шее, вдруг нетерпеливо ударяя кулаком по столу, стал требовать «яблочка». Все остановились, ему почтительно и торопливо подали требуемое, он отрезал кусочек, пожевал с кислой гримасой и сказал: «Пошел дальше!» – пиршество продолжалось с самыми неумеренными возлияниями…

На другой день, часа в четыре, в дверь моей комнаты постучался «молодец из города» (так назывался Гостиный двор), где были лавки вчерашнего виновника торжества, и, подавая мне завернутую в салфетку корзиночку с фруктами, заявил, что молодые приказали кланяться и объяснить, что они в добром здравии» (184, с. 295–297).

Дополняя мемуариста, отметим, что купеческая свадьба была не в свадьбу без свадебного генерала «со звездой и с еполетами» («Было время, когда на купеческие свадьбы приглашались генералы, правда, не действительные, а отставные, они не были родней ни жениху, ни невесте и даже не были совсем знакомы с ними, но приглашались для «большей важности» и получали за это особую плату»). Точно так же не обходилось и без пышной кареты с зеркальными стеклами для новобрачных, обычно заказывавшейся «от Ечкиных» (наиболее известных содержателей экипажей», без длинной вереницы экипажей для поезжан, с лошадьми, украшенными лентами и цветами, без густой толпы народа у ворот, ожидавшей угощения и подарков, и без квартального и нескольких полицейских «для порядка». Очень подробно и поэтапно описывал купеческую свадьбу автор «Ушедшей Москвы» И. А. Белоусов. Браки устраивались свахами.

Таким же пышным было и другое семейное событие – похороны: с длинным поездом карет и колясок, хотя бы и пустых, с многолюдными и долгими поминками, на которых нарочито приглашенный самый звероподобный протодиакон время от времени провозглашал «Вечную память», подхватываемую синодальными певчими, и с толпами народу во дворе и на улице, для которого устраивались специальные столы и заготавливались мелкие деньги.

Разумеется, в этой жизни купечества, придерживавшегося (скорее, неосознанно) традиций, были различные варианты. В некоторых домах обстановка была «комильфотнее», хотя и не сильно отличалась. Образ жизни в домах патриархального купечества среднего достатка был прост. «Чаепитие утром, днем и вечером, долгие сидения за кипящим самоваром, обильные жирные обеды и ужины, отдыхи днем, карты, приживалки…» (6, с. 57). Вернувшись из амбара или лавки, хозяин плотно ужинал (обедать на месте торговли ему обычно не удавалось), обходил свои владения, собственноручно запирая все замки, вплоть до уличной калитки, и, помолившись, с сумерками заваливался спать. Дворнику, часто какому-нибудь бедному родственнику, строго наказывалось никого со двора не пускать и всю ночь нести караул. А чтобы дворник не пропустил какого-нибудь любителя лазать через заборы, с цепи спускались огромные «меделянские» псы, ходившие на медведя. Естественно, что молодежи – купецким сыновьям или племянникам, жившим у «дяденьки», и приказчикам именно вечером страсть как хотелось погулять. Выход был один – подкупить дворника гривенником-другим и вылезти под ворота, вынув подворотню, а под утро, по уговору, вернуться тем же путем. И упаси, боже, было попасться на глаза не вовремя вскинувшемуся от ночного кошмара хозяину: таской могло и не обойтись. Огняновы были исключением. Нередко же ветхозаветные хозяева задерживали приказчичье жалованье, обещая выдать все разом при расчете, но, изгоняя из дому за «развратное поведение», могли «зажилое» и не выдать. Зато, нуждаясь в карманных деньгах, так необходимых молодому человеку, мальчики в лавках от младых ногтей учились таскать из кассы по гривенничку-пятиалтынничку, «молодцы» умели утаить уже рублишко-другой, а старший приказчик крал десятками, а то и сотнями рублей, сколачивая себе капиталец для заведения собственного дела («Тогда не только простые приказчики, но даже управляющие крупными делами получали до смешного маленькое жалованье, да и его не у всякого хозяина решались спрашивать; но все с годами составляли себе капиталец и по большей части заводили собственное дело» (133, с. 62). Уличить в таком воровстве их было мудрено: ведь они и учились в лавках добывать деньги, в том числе обманом. Да, можно полагать, и сам хозяин, понимая, что его обкрадывают, лыка в строку не