– Нет. Мама никогда ничего не знала. И не хотела бы знать. Я заранее понимала, что она мне скажет: выбрось это из головы, как ты можешь такое говорить, чтобы я этого никогда больше не слышала… Без вариантов. Она никогда не хотела об этом знать, я уверена.

– Но почему? Вы же с ней были вроде как союзницы. Подруги по несчастью.

– Да ничего подобного. Я же вам говорю: она его просто боготворила. Дышала им. И боялась.

– А если это только твои фантазии? Детские фантазии? У детей же много страхов.

– Так вы же и хотите узнать про мои страхи. Или нет?

– Хочу. Все верно. Но как-то странно, Кать…

– Что странно?

– Какая-то чересчур готовая история. Как будто приготовленная заранее.

– Ну, не хотите – не надо.

– Да нет, подожди. Ты меня не поняла. Просто, по идее, страхи – это что-то конкретное. Ну, какой-то образ, картинка. Ты видела что-то? Ну извини, ты видела, как они при тебе занимаются сексом?

– Да вы что! Мама никогда бы этого не допустила.

– Почему?

– А вы сами, что, не видите… какая она?

– Какая?

– Ну… вот такая.

– Нет, Кать. Давай попробуй сформулировать.

– Ладно. Сейчас. Только чуть отдохну.

– Ты очень устала? Может, поспишь?

– Нет, я хочу закончить с этим. Именно сейчас.

– Почему именно сейчас?

– Потому что я хочу, чтобы вы больше не приходили.

* * *

В голове у Левы что-то медленно начало проясняться.

– Постой, Кать. Ты хочешь сказать, что рассказываешь это… для того, чтобы я ушел совсем? Не вижу логики.

– А я вижу. Я хочу, чтобы вы больше не приходили. Я хочу, чтобы вы все поняли. Все, что вам надо. Ну, для вашей работы.

– При чем тут моя работа? Дело же не в моей работе. Дело в тебе.

– Мне больше не нужно помогать. Я сама себе помогу.

– Как?

– Я знаю, как. Честное слово. Все это закончится. Очень скоро. Я перестану… волноваться.

– Не понимаю.

– Вы слушать хотите?

– Да, конечно.

– Тогда слушайте и не отвлекайтесь. На чем мы остановились?

– Да я сам забыл. Ах, да. Ты сказала – мама такая. Какая?

– Мама… Мама верит. Мама верующая у нас.

– В бога?

– Нет, не в бога. Или в бога, не знаю. У нее бог знаете какой?

– Нет. Не знаю.

– Ее бог, что все будет хорошо. Она верит, что все будет хорошо. В вас верит, в папу. Во все, что может ей пообещать: все будет хорошо. А я не верю. Все будет плохо. Было плохо и будет плохо. Вот так.

– А к папе это какое отношение имеет?

– Прямое. Ну вот вы поняли хоть что-нибудь из того, что я сказала?

– Мне кажется, понял.

– Вы поняли, как я его боялась?

– Что значит – «как»?

– Физически! Я запаха его боялась. Он приходил домой, снимал ботинки, и я чувствовала запах. Мне становилось страшно.

– Ты шла к себе?

– Да, я шла к себе, вместо того чтобы выйти ему навстречу. Потом прибегала мама: Катя, что же ты ушла, что же ты не встречаешь папу? Я боялась, что он сейчас обнимет меня, поцелует.

– А он целовал каждый день?

– Почти. Я боялась его бритвы. Он брился электрической бритвой, чтобы не порезаться. Я боялась этой бритвы.

– Так, хорошо. Скажи мне, ты видела когда-нибудь, чтобы мама плакала?

– Плакала?

– Ну, ты сказала, что видела ее страх перед отцом. Ты видела когда-нибудь, чтобы она плакала? Было что-то такое?

– Много раз.

– А что были за ситуации?

– Ну, вы знаете, да, что мама долго не работала?

– Нет, не знаю.

– Ну вот, я вам рассказываю про это. Она долго не работала, сначала сидела со мной, потом не могла устроиться по специальности, потом я начала болеть ангиной, потом стали менять квартиру, я всех деталей не знаю. Она много времени сначала проводила дома. Потом-то я уже была одна, всегда. А сначала она была дома со мной целый день, лет до шести. Она все время что-то делала по дому, возилась, подметала, готовила, стирала. Сначала провожала папу на работу, потом начинала заниматься домом. И если у нее что-то не получалось, она часто плакала. Сначала тихо, потом все громче. Иногда уже просто орала. Я бегала вокруг нее и кричала: мамочка, что случилось? А она рыдала почти что в голос над какой-нибудь просыпанной солью, мукой, над разбитой чашкой, если утюг прожигал дыру в одежде, если пригорало мясо.

– Это что, было так часто?

– Да, очень часто.

– Она боялась, что отец устроит ей скандал?

– Он никогда не устраивал ей скандал! Он просто не знал ничего… Но после каждого такого случая она плакала. Очень сильно.

– Кать, а почему?

– Ну откуда ж я знаю. Потом, когда она пошла на работу, все это прекратилось, все эти истерики.

– А во время этих… истерик она злилась на тебя?

– Никогда. Она меня просто не замечала.

* * *

Она закрыла глаза.

– Кать, может, хватит на сегодня?

– Вы хотите уйти?

– Кать, – осторожно сказал Лева. – Ты хочешь, чтобы я ушел навсегда, или ты хочешь, чтобы я остался подольше? Ты давай выбирай что-нибудь одно.

– А это одно другому не противоречит, – вдруг жестко сказала она, открыв глаза, а потом снова закрыла их. – Сегодня я хочу, чтобы вы были долго. А вообще я хочу, чтобы вы ушли навсегда.

– Ладно, предположим. Значит, ты связывала ее слезы со страхом?

– Да ничего я не связывала. Просто я видела каждый день, как она чего-то боится или почему-то плачет.

– Каждый день?

– Мне так кажется. Может, это было всего несколько раз.

– Ну хорошо. А когда ты стала взрослой? Ты ее, кстати, сама не спрашивала об этом? Об этих слезах?

– Нет, не спрашивала. Я знаю, что она ответит. Что это моя больная фантазия. Я ничего не думаю. Я просто ответила на ваш вопрос. Да, она плакала, и часто. Что еще?

– А потом ваши отношения с отцом изменились?

– Да.

– В лучшую сторону?

– Да.

– То есть ты перестала его бояться?

– Ну как сказать… И перестала, и не перестала. Наверное, это он перестал… как-то так на меня смотреть. Привык, что ли. Не знаю. В общем, однажды я заметила, как он улыбается, глядя на меня. И я вдруг увидела, что он красивый. Лет в одиннадцать, наверное.