– Да.

– А мне кажется, не понимаете. У вас там свои какието… идеи.

– Да нет у меня никаких идей, Кать, – сказал Лева. – Я просто думаю: что я должен был сделать для того, чтобы ты мне с самого начала все это рассказала?

– А что бы это изменило? – вдруг сказала Катя. – Почему вы так уверены, что это что-нибудь бы изменило? Весь этот бред?

– Ну посмотрим, посмотрим… – сказал Лева. – Может, ты и права. И это просто история. Только ты ее до конца не рассказала.

– В смысле?

– Ну, как дальше?

– А дальше никак. Все вернулось к тому, что было с самого начала. Папа очень нежно ко мне относился, заботился, все по-прежнему. Я его очень любила. Уже совсем по-настоящему, как взрослая девочка. Он был такой красивый, богатый, знаменитый. Ну в узких экономических кругах. Не в этом дело. Когда у мужчины успех, это же видно. Я любила его и за это тоже. За успех. Но между нами всегда было что-то… Ну что я чуть-чуть, но больная. Такая маленькая болезнь, о которой не надо говорить. Одного пальца нет. На ноге. Ну или я не знаю, не болезнь, нет, но какая-то стыдная история. Обкакалась на глазах у всех. Или украла что-то, а об этом узнали. Семейный скелет в шкафу.

– Ну так и есть, – задумчиво сказал Лева. – Семейный скелет в шкафу.

– Это я, в смысле? – засмеялась Катя. – Я скелет в шкафу?

– Ну да, – подтвердил Лева. И даже кивнул в знак согласия. – Ты. Ты и есть этот скелет. И больше ни мама, ни папа с тобой об этом не говорили?

– Нет, – сказала Катя. – А вы думаете, мама узнала?

– Думаю, что в тот же вечер. Или на следующий день. Не позже.

– Вот как интересно. А мне казалось, он ей решил об этом не говорить…

– Вряд ли. Ребенок – это мамина проблема. Так принято. У нас. А может, везде. Но так принято.

– Понятно.

* * *

Лева решил не думать о том, что сейчас произошло. Не думать сразу. Не пытаться лихорадочно расставлять все по полкам. Он даже не пытался понять, насколько тут все адекватно и правдиво, в этой байке. Главное, что она рассказала. Захотела.

Ему захотелось двинуться чуть дальше. Потому что вполне могло так быть, что сейчас весь путь свободен. Вообще. До самого конца.

– Кать, – сказал он осторожно. – Ты большая молодец, что мне рассказала. Или большой молодец. Короче, умница. Теперь и умирать не страшно. Шучу.

– Я поняла, что вы шутите, – сухо сказала Катя. – Ох, как курить хочется.

– Нельзя.

– Ну затяжку! Вы форточку только откройте, ладно?

– Но только один вопрос, ладно?

– Один?

– Да.

– Ну какой? Даже интересно.

– Вот ты сказала давеча, чтобы я уходил и больше не смел появляться в твоем доме. Согласись, довольно тяжелое для меня заявление. Для моего мужского и профессионального достоинства.

– А в чем вопрос-то?

– Ну… хотелось бы, чтобы ты мне как-то толком это объяснила. Почему?

– Объяснила или утешила?

– В общем, я вопрос задал. Затяжка за мной.

– Ах да, затяжка. Ну хорошо. Я же уже вам сказала – я считаю, что я выздоровела. И что вам незачем ко мне больше ходить. Ну ни к чему. Да и меня это как-то… стесняет.

– Не ответ, Кать.

– Не будет затяжки?

– Ну если по честному – нет.

– Черт с вами. Врачи-убийцы. В белых халатах.

– А почему во множественном числе?

– А потому что вас много!

– Ты кого имеешь в виду?

– Всех!

– Ну кого конкретно?

– Ну этого, со «скорой». Пал Иваныча. Блевать меня заставил, целый час. Изблевалась вся. Вас.

– Это все?

– Да откуда я знаю? Может, вас там целый батальон… дежурит.

– Кать, кого ты имеешь в виду?

– Ну что вы притворяетесь, а? – тихо и устало сказала Катя. – Ну вы же все знаете, Лев Симонович. Нехорошо. Дайте затянуться.

… Лева раскурил сигарету, открыл форточку. Затянулся один раз сам и дал ей. Потом отобрал и выбросил сигарету туда же – в форточку. Помахал в воздухе рукой, разгоняя дым.

– Понимаете, Лев Симонович, – сказала Катя, закрыв глаза. – Понимаете, я уже много раз вам об этом говорила.

Но вы как-то странно реагируете, как-то пропускаете мимо ушей. И это наводит на размышления.

– На какие, Кать?

– Ну… что вы один из них.

– Из кого из них? Да, я знаю, ты считаешь, что за тобой следят. Посылает спам, вирусы. Но ты ведь еще что-то еще имеешь в виду, да, Кать?

– Имею.

– А что?

– Ваше время вышло, Лев Симонович, – сказала Катя. – Извините. Я устала. Плохо себя чувствую. Кроме того, больше мне вам рассказать нечего. А вы мне тоже ничего рассказывать не хотите.

– Нет, почему же, – сказал Лева. – Могу кое-что рассказать. Если хочешь.

– Ого! – сказала Катя. – Это что-то новенькое. Да. Я вас слушаю, Лев Симонович.

– В истории, которую ты мне рассказала, есть один интересный момент. То есть вся история интересная. Но этот момент особенный. Ты ведь его так и не простила. Да? Ты очень хотела, чтобы он тебя простил. Но он испугался. И тогда ты его приговорила опять. Только к другому. Ты еще не знала, к чему. Но приговорила. Что в этих письмах, которые посылаешь на его имя? – Лева кивнул на портрет. – Угрозы? Оскорбления? Что-то про отца? Почему ты считаешь, что за тобой следят? Кому ты отсюда звонила? Расскажи мне, Кать. Твои родители это от меня скрыли. Они очень усложнили мою задачу. Но я должен ее решить. Иначе я не смогу помочь. Вот так.

– Вот так, – повторила Катя. – Вот так… Да ничего вы не поняли. Психолог. Я же говорю – вы не настоящий психолог. Просто раньше я думала, что вы липовый, что у вас легенда, а прислали вас оттуда… – она тоже кивнула на портрет. – А на самом деле вы просто плохо учились. Вы троечник. Вот так.

– Какая разница, как я учился? – обиделся Лева.

– А такая. Не поняли взаимосвязи.

– А какая должна быть взаимосвязь?

– Ну не знаю. Какая-то другая. Я же преступник, понимаете? С самого детства… Меня все подозревают. Я сама себя подозреваю. Я – маньяк. Маньячка. Ненормальная. Только теперь вместо отца – он. Опять не поняли?

– Опять.

– Ну я просто пишу ему! Пишу письма, и все! Пишу, что я обязательно должна выйти за него замуж, что хочу от него ребенка, что нам надо встретиться. И больше ничего. Больше ничего!

– Все, Кать! Все! – сказал Лева. – Не надо больше! Хочешь курить?