Слишком хорошо знакомая горечь подкатила к горлу, словно желчь, и Николасу с трудом удалось сохранить нейтральное выражение лица. Он прошел через такую тьму, сместил шкалу времени, дошел до края мира – и все равно те, кто привык верить, что его место в цепях, ни за что не поверят его слову.

Однако Николас не съежился, не побежал. Он свободный человек – здесь и сейчас, всегда и везде. И любой, кто посмеет в этом усомниться, столкнется с яростью, равной предубеждениям.

– Тогда двигай, – добавил солдат, кивая в ответ на кивок Николаса.

Что он и сделал. Запас золота, который он носил при себе по настоянию Айронвуда – Айронвуда! – как наследник, позволил ему купить чистую рубаху, плащ, бурдюк для воды и бутылку виски; последнюю – для храбрости и, чуть погодя, для промывания ран на руке. То, что он выдержал, не провалившись в беспамятство, перевязку куском чистой ткани и не обделался перед всей «Горлицей», было само по себе чудом. Владелец «Горлицы» был не очень-то счастлив вновь его видеть, и очень радовался возможности отослать Николаса с небольшой сумкой пожитков, которые тот забыл, впопыхах помчавшись догонять Этту.

– Вот она, – сказал трактирщик, швыряя ему сумку. – Тут все, что вы и ваша команда оставили. Сердить того человека мне не с руки.

Николас вскинул бровь. Казалось, вещи были в полном порядке, но он не сомневался, что кое-какие ценности внимательно изучили и, вероятно, присвоили. Тем не менее, он решил щедро отблагодарить хозяина, перекидывая сумку в левую руку, чтобы порыться в кармане в поисках последнего золотого.

Вспышка видения и звуков, едва он коснулся сумки, чуть не сбила его с ног. Череп словно раскололо ударом грома. Он увидел кожевника в Чарльстоне, у которого купил эту сумку много лет назад так ясно, будто старик стоял прямо перед ним. Его лавка стала обретать форму, словно бы просачиваясь по капле через обшарпанные стены таверны, замещая их. В груди что-то настойчиво подергивало, давило…

Боже правый!

Он выронил сумку, чувствуя, словно кости вот-вот рассыплются в песок. Трактирщик отскочил назад одновременно с Николасом, подозрительно прищурившись.

– Мне показалось, я слышал… крысу, – голос Николаса звучал будто издалека. – В сумке. Только что.

Хозяин мотнул головой в сторону двери.

– Пожалуй, вам лучше выйти.

Николас смиренно нагнулся, после секундного колебания подобрал сумку, на этот раз правой рукой. Убедившись, что мир не собирается разлетаться на куски, он быстрым шагом подошел к двери и вышел навстречу холодному октябрьскому воздуху. Кожу жгло, словно он сидел вплотную к огню, и, вместо того, чтобы до конца следовать исходному плану: ждать и смотреть, не удастся ли наняться на работу в проезжающую повозку, которая бы подбросила его до Коннектикута, Николас побрел по дороге, в сторону от «Горлицы» и от лагеря артиллеристов, пока единственными звуками не остались гомон птиц на старом дубе над головой и стук собственного сердца в груди. Прислонившись к стволу, он осел на землю, упираясь ладонями в колени.

Это был проход.

Невозможно.

Он бережно размотал обожженную руку и приложил к правой, разглядывая отметины астролябии на коже: розовые, покрытые волдырями и струпьями.

Я видел прошлое.

Более того, никак иначе было не описать его ощущения, кроме как то, что он мог бы отправиться туда. Мир вокруг расплылся, и стоило ему только немного дольше подержать эту связь, темнота раскрылась бы и поглотила его.

– Не будь глупцом, – сказал он себе сам, коль скоро Софии, обычно выполнявшей эту работу, рядом не оказалось.

Но… как бы это проверить? Как доказать, что он ошибался? В памяти, заставив его задрожать от страха, всплыли слова Римуса Жакаранды: «По легенде, для создания прохода требуется астролябия, но нужно и что-то из того года, в который вы хотите попасть».

Николас порылся в сумке, ища что-нибудь, что он мог приобрести в Нассау в последний год. Оружие пропало, пряжку на ботинке он продал, все…

Все, кроме кожаного шнурка на шее, на котором висели сережка Этты и треснутый стеклянный кулончик. Протянув израненную руку, он сжал кулак вокруг шнурка и закрыл глаза.

Первой каплей цвета стала бирюза чистейшей морской воды, следующей – матово-желтый песок пляжа, третьей – незамутненная насыщенная зелень пальм, прикрывавших их с Софией в их лагере на побережье. Воздух пришел в движение, пощипывая все мышцы, пока в отдалении не показалась темная точка, извиваясь, полетевшая ему навстречу. Николас заставил себя, стоя на месте, дождаться этой точки, когда она поравняется с ним, схватит его за ворот и потянет вперед.

Ничего не оставалось, кроме как отдаться ощущению, что тебя хоронят заживо. Темнота угнетала, как и давление, толкавшее его со всех сторон, и высокий свист, не прекращавший звенеть, даже когда его вышвырнуло на песок под яркое солнце, к соленому запаху океанской волны, радостно поднявшейся поприветствовать моряка.

– Чертов ад! – выругался он, неуклюже поднимаясь на ноги. Волна за спиной обрушилась, окатив Николаса пеной, сразу вернувшей его в чувство.

– Эй, – раздался знакомый голос. – А вот это по-нашему, как я погляжу.

Николас, охваченный отчаянной надеждой, резко обернулся. Менее чем в трех ярдах от него, оглядывая их с Софией бывший лагерь, стоял капитан Холл.

Его усы снова разрослись буйной порослью, контрастируя с аккуратно заплетенной косичкой. Полуденное солнце вытопило из нее почти все серебро, оставив пылающее красное гало вокруг черепа. Николас подавился удивленным смехом. Рыжий Дьявол, живой и здоровый, шагал к нему!

– Что вы тут делаете? – прохрипел Николас. Ноги еще не вполне ему принадлежали, чтобы пробежать вприпрыжку разделяющее их расстояние, как хотелось. Пришлось отдать Холлу право подойти, критически осматривая его с головы до ног.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, но мы ждали тебя в Нью-Лондоне «через неделю». Или память подводит старика? – в его голосе, хотя и не жестком, даже веселом, слышались резковатые нотки, которые Николас знал лучше кого-либо другого.

– Вы не получили ни одного моего письма? – хрипло спросил он. Сердце, казалось, было готово взорваться в груди, как граната. – Все… Чейз… все живы? Целы?

Холл пораженно отступил на шаг назад, возможно, впервые в жизни.

– Шкала множество раз менялась – я чувствовал, как, словно штормы, прокатываются смещения. Но, Ник, с нами ничего не случилось. По крайней мере, в этой временной шкале.

Николас закрыл лицо руками и смеялся, смеялся, пока едва не задохнулся от слез.

– Ник, господи мой боже, иди сюда, ну же, ну… неужели все так плохо? – приговаривал Холл. – Мы беспокоились за тебя. Расскажи, что случилось!

Когда ему удалось взять себя в руки, Николас пробормотал:

– Я столкнулся… с непредвиденными обстоятельствами.