— Твоим он, кажется, уже стал.

— Не кощунствуй.

— И на твоем месте я бы поостерегся расхваливать калифу турецкого султана.

Сандро кивнул, принимая к сведению добрый совет.

— Как бы там ни было, Коран почитает Христа и кое в чем весьма интересен. Я укрепил свою веру, Леонардо. Эти люди — равно арабы и турки — воспринимают своего бога совсем не так, как мы. Боюсь, грядут для нас последние дни. Не будет ни спасения, ни передышки, ни…

— Что это за оружие, убивающее во множестве?

— Что?

— Куан говорил о нем с калифом, и тот сослался на мои наброски. Ты хотел мне объяснить, в чем дело, но Куан остановил тебя.

— Мамлюки усилили войско твоими изобретениями, Леонардо, — сказал Сандро. — Весьма впечатляюще. Поздравляю. Лоренцо совершил ошибку, не приняв всерьез твоих талантов военного инженера.

— А кто лучше меня самого может строить мои машины? — спросил Леонардо.

— Кажется, твой ученик Зороастро.

— Он не мой ученик! Почему калиф поручил ему это дело? Он…

— Весьма одарен, — сказал Сандро, — ты сам мне об этом говорил.

— Что он построил?

— Калиф особенно заинтересовался многоствольной пушкой и аркебузой.

— У меня были идеи получше, — заметил Леонардо. — Где он?

— Зороастро? — Сандро пожал плечами.

Леонардо улыбнулся при мысли, что с его набросками выпало работать именно Зороастро; но когда Сандро спросил, чему это он улыбается, не ответил. Он нарочно делал ошибки в рисунках, добавляя лишние шестерни, храповики и цилиндры. Зороастро наверняка пришлось немало повозиться.

— А что с моей летающей машиной?

Сандро снова пожал плечами:

— Зачем нужна машина с крыльями, если можно построить такую, что летает как облако?

— Потому что крылья — механизм, сотворенный природой.

— А облака — нет?

Расстроенный, Леонардо резко переменил тему:

— Расскажи мне о Флоренции. Как там дела?

— Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь?

— Меня держали взаперти в бутыли, — сказал Леонардо, кивая другу и поднимая брови, словно спрашивал, понял ли Сандро его шутку. Если Сандро читал Коран, он, конечно, знает, кто такие джинны. — Я не получал никаких вестей из дома. Как там?

— Плохо, очень плохо, — сказал Сандро. — Флоренция воюет с Папой, который отлучил от церкви всю Тоскану. Чтобы еще ухудшить дело, наши епископы собрались в Дуомо и отлучили Папу.

— Что?! Как такое возможно?

— Они заявили, что «Бенефиций Констанция» и «Бенефиций Пипина» подделки[55].— Сандро вновь перекрестился. — Епископы поставили под сомнение законность папства, прости нас всех Господь, и опубликовали это, и распространяют повсюду.

— А война с Сикстом?

Помолчав, Сандро сказал:

— Мы проигрываем ее.

— Расскажи про Айше.

Но Сандро сказал:

— Лоренцо шлет тебе свои сожаления, Леонардо. Он просил извиниться за него.

— За что?

— За то, что не уважил последнего желания Симонетты. Он был задет и зол. Он хочет, чтобы ты знал: тебе будут рады во Флоренции, и он найдет для тебя место при дворе.

— Будь это правдой, Пузырек, он написал бы мне, сам, — сказал Леонардо. — Уверен, письма у тебя нет.

— Моего слова довольно… как и его.

— Расскажи об Айше.

— Что ты хочешь знать?

— Она спрашивала обо мне?

— Ты любишь ее, Леонардо?

Леонардо одарил друга ледяным взглядом, но ничего не ответил.

— Значит, ты тревожишься за нее?

— Да, Пузырек.

— Она просила передать тебе, что любит тебя, хотя и уверена, что ты должен возненавидеть ее за то, что она забрала Никколо. Она простирается перед тобой ниц.

— Не этого я хотел, — сказал Леонардо.

— А чего же?

Леонардо не ответил. Вдали видны были сотни черных шатров. На пустынной чахлой траве паслись кони и верблюды, несколько пальм распустили свои метелки, словно рогоз в зимнем мертвом саду. У шатров было заметно какое-то движение.

Сандро выругался.

— Что такое? — спросил Леонардо.

— Они снимают шатры. Я-то надеялся, что мы отдохнем здесь хотя бы одну ночь.

— Куда они направляются?

— Ты хотел спросить, Леонардо, куда направляемся мы? Этого-то я как раз и не знаю.

Они скакали всю ночь, пока не добрались до деревни поблизости от Акабы, на северо-восточной оконечности Красного моря. Тысяча всадников на конях и верблюдах пронеслась через селение так, словно брала его штурмом. Там жили верные калифу воины, и их костры из колючек трещали в сухом воздухе.

Только что рассвело, и небо было серовато-розовым. Здешние края были в основном равнинными, хотя поодаль виднелась низкая гряда холмов, неясная, как туман, лишь немногим темнее неба. Скоро, впрочем, солнце развеет рассветные призраки и небо станет чистым и прозрачно-голубым.

Леонардо чувствовал сильный аромат кофе и сладковатый запах жареной баранины и риса, похожие на едва ощутимые благовония. Верблюды ревели, плевались и старались вырвать колышки, к которым их привязали, но солдаты были начеку. Они поднялись навстречу своему калифу, обнажив в приветствии клинки. В мгновение ока они повскакали на коней и верблюдов, рубя ятаганами воздух, — звук походил на шорох летящих стрел. Женщины в покрывалах выглядывали из черных шатров, любуясь забавами мужчин; шлюхи с окрашенными хной ладонями — те, что не носят покрывал, — выбежали на площадь, готовые отдать новой потехе свои тела, еще измятые сном и не остывшие от прежних трудов: в лагере мамлюков были важные гости, три тысячи солдат персидского царя Уссуна Кассано, вождя Аккойнлу — племени Белого Барана, повелителя Персии.

Гости привезли свои припасы, слуг и женщин; говорили, впрочем, что персидские женщины сражаются рядом с мужьями подобно амазонкам древности и, если верить рассказам, они куда яростнее мужчин.

Так что шлюхам приходилось вести себя осторожнее.

В поросшей финиковыми пальмами долине стояли лагерем десять тысяч человек, включая парфян, грузин и татар, присягнувших на верность Уссуну Кассано.