— Значит, что-то все же есть. — Сесил смотрит на меня добрыми глазами, явно вызывая на откровенность. — Миледи, если есть что-то такое, в чем вы хотели бы исповедоваться королеве, я умоляю вас сделать это сейчас, отдать себя ее милосердию. Я говорю это как ваш друг.

— Уверяю вас, сэр, мне не в чем исповедоваться, — гну свое я.

— А если вдруг все-таки есть, то я бы посоветовал вам избегать подобной фамильярности в будущем, — говорит Сесил.

— В этом не будет необходимости, — заявляю я.

— Естественно. Ведь лорд Хартфорд во Франции, — вкрадчиво говорит секретарь. — Заверяю вас, его миссия там вызвана государственной необходимостью.

Услышав это, я понимаю, что Неда отправили туда специально, чтобы разлучить со мной. Возможно, королева знает все, а то, что происходит, — это заговор с целью опозорить и дискредитировать меня.

— Да, я помню, его покойная сестра что-то говорила об этом, — бормочу я.

Сесил пристально смотрит на меня, но больше ничего не говорит. Уходя, я едва сдерживаю дрожь.

Я знаю, что фрейлины вовсю сплетничают обо мне во внутренних покоях. Разговоры смолкают, стоит мне войти в комнату; я ловлю горничных на том, что они шепчутся и поглядывают на меня. А потом две дамы, прислуживающие ее величеству, отводят меня в сторону.

— Леди Катерина, простите меня, — говорит всегда вежливая леди Нортгемптон, — но я слышала неприятные разговоры о том, что якобы у вас с лордом Хартфордом бурный роман.

— Да, — добавляет хорошенькая леди Клинтон, — и это еще не все. Болтают кое-что и похуже. — Она кидает взгляд на мой живот.

— Между нами ничего нет! — вспыхиваю я. — Со мной об этих слухах говорил даже господин секретарь, но я заверила его, что все это только пустая болтовня! Не понимаю, откуда берутся эти сплетни!

— Но именно господин секретарь и просил нас побеседовать с вами, — открывает мне тайну леди Нортгемптон. — Он полагает, что не смог убедить вас в своей искренности, и думает, нам, как женщинам, будет легче договориться. Но, моя дорогая, сэр Уильям из надежных источников получил сведения, что вы и лорд Хартфорд — больше чем друзья, и он советует вам чистосердечно во всем признаться королеве.

— Мне не в чем признаваться! — возражаю я срывающимся голосом. — Лорд Хартфорд — добрый друг моей семьи, и не более того. Наша мать после его обручения с моей сестрой Джейн считала его все равно что родным сыном. Мать милорда стала моей опекуншей, а я была задушевной подругой его покойной сестры. Все остальное — ложь, и меня удивляет, что люди верят в нее.

— Тогда извините нас, — примирительно говорит леди Клинтон. — Наш разговор был неуместен, и господин секретарь явно ошибается. Но он все-таки просил предостеречь вас от общения с графом, и мы решили, что наш долг сделать это.

Я любезно принимаю ее извинения, благодарю обеих за участие и ухожу, но сердце мое бешено колотится, а дитя у меня в чреве беспокойно ворочается, — вероятно, ему неудобно. Нет, я больше не могу оставаться при дворе. Нужно поскорее убираться отсюда!

Я в последнее время ничего не писала о лорде Пембруке, но он постоянно попадается мне на глаза — либо отвешивает изысканные комплименты, либо делает прозрачные намеки относительно моего нового замужества. В связи с угрозой моего возможного похищения как испанцами, так и шотландцами он считает, что мой брак с его сыном был бы одобрен королевой.

Пембрук не скрывает своих честолюбивых помыслов. Он хочет, чтобы у его сына была жена, в жилах которой течет королевская кровь, позволяющая ей претендовать на престол. Он рассчитывает на появление династии Гербертов, которая будет править страной многие столетия. И теперь, когда лорд Хартфорд устранен, эта невеста — принцесса крови может снова ответить на ухаживания его сына. Должна признаться, что Гарри за это время превратился в весьма представительного молодого человека, и если бы я не любила Неда и не была его женой, подобное предложение наверняка бы меня обрадовало. Но если прежде этот брак стал бы ответом на все мои молитвы, то теперь обстоятельства изменились.

Пембрук снова приходит ко мне, умоляя ответить на любовь его сына.

— Мне, право, очень жаль, — говорю я ему. — Но я не должна выходить замуж без разрешения королевы.

— Позвольте напомнить вам кое о чем, миледи? — спокойно отвечает Пембрук. — Когда много лет назад я заговорил о расторжении вашего брака с Гарри — а делалось это, заверяю вас, из чисто политических соображений, — вы оба сказали мне, что ваш брак консумирован. Если так оно и было на самом деле, то расторжение не имеет силы, а вы и по сей день остаетесь мужем и женой. Это даже королева не сможет оспорить.

От его слов мороз подирает меня по коже.

— Это была ложь. Мы придумали ее, чтобы нам было позволено оставаться вместе.

— Но тогда вы говорили об этом довольно убедительно, — возражает он, прищурившись.

— Мы пришли в отчаяние, узнав, что нас хотят разлучить. Уверяю вас, милорд, это была ложь.

— Ходят слухи, что вы влюблены в лорда Хартфорда. Возможно, это влияет на ваши воспоминания?

— Не пристало вам верить всяким сплетням и домыслам в мой адрес, милорд! — изображаю я возмущение.

— Тогда прошу принять мои извинения, миледи, — говорит он, кланяется и уходит. Но я подозреваю, что он еще вернется.

Корсет затягивается все туже. Но хуже всего то, что, хотя я и отправила множество писем «Моему любящему мужу», от Неда со дня его отплытия из Англии не получила ни слова.

Королева по-прежнему демонстрирует сильную неприязнь ко мне. Ее манеры стали даже холоднее и резче, чем прежде. Эти слухи явно дошли и до нее, хотя бы через того же Сесила. И вдобавок Елизавета видит меня каждый день; подозревает ли ее величество, что я беременна?

Каждое утро я встаю бледная и усталая. По ночам не сплю. Лежу и думаю в ужасе, не бросил ли меня Нед, молюсь о скором получении от него письма или записки. Любит ли он все еще меня? Может, ему запретили писать мне? Или даже перехватывают его письма ко мне? От Елизаветы всего можно ожидать. По правде говоря, накануне его отъезда я настолько не владела собой, что вряд ли можно винить Неда, если даже он и решил оставить меня.

Наконец я решаюсь написать ему о своем состоянии. Он же обещал, что и дня не останется во Франции, если выяснится, что я ношу ребенка, и заверял, что не оставит меня одну отвечать за последствия. Что бы Нед ни чувствовал ко мне теперь, я должна напомнить ему о тех его словах. Это ведь и его ребенок тоже. А я его законная жена.

Почти полночь. Я зажигаю свечу, беру перо и бумагу.

«Я беременна, — пишу я нетвердой рукой, потому что меня пробирает дрожь. — И потому молю тебя поскорее вернуться и объявить ее величеству о наших отношениях».

Утром я нахожу Глинна и прошу его незамедлительно переправить это послание своему господину. Он берет письмо, кланяется, прикоснувшись к шапке, и спешит вниз по лестнице. Один день сменяет другой, я жду, жду… и жду. А ответа от Неда по-прежнему нет.