Мидовская часть делегации меня поддержала, а военные и комитетчики были резко против. Я это ждал и потому сказал, что отправляю депешу за одной своей подписью. А там — будь, что будет.

Ответ не замедлил себя ждать. Как записано в моем рабочем дневнике «он пришел ночью, и в сапогах». Позвонил «референтурщик»[168] и сказал, что меня срочно вызывают в Москву для рассмотрения поставленных мной вопросов.

Что ж, я был готов к этому.

* * *

В МИДе меня встретил розовощекий и улыбающийся помощник Шеварднадзе Рудольф Алексеев:

— Ага, приехал! Ты думаешь, тебе таки скажут «здравствуйте»? — заговорил он насмешливо с характерным акцентом, подражая популярному в те годы анекдоту.[169]Таки ничего подобного. Тебе покажут донос! — жизнерадостно сообщил он. — Да, да, твой член делегации — генерал Татарников написал. Как раз сегодня маршал Соколов разослал его Зайкову, Чебрикову и Шеварднадзе.

«Нельзя согласиться, — стал читать я, — с выдвинутым главой советской делегации тезисом о том, что без договоренности по инспекциям едва ли можно сейчас рассчитывать на принятие содержательного итогового документа на Конференции. Социалистические страны, нейтралы да и малые страны НАТО до последнего времени считали, что форма проверки, выдвинутая нейтралами — наблюдения по запросу — является тем приемлемым для всех средством, которое отвечает сегодняшнему содержанию мер доверия и безопасности.

Все понимают, что доверие и инспекции — несовместимые понятия, поскольку инспекция ведет к вмешательству одного государства во внутренние дела другого государства, легализации добывания данных о вооруженных силах на большую глубину до Урала.

Все понимают и то, что ведущий автор идеи инспекций — США, в случае ввода этой меры проверки в действие, не затрагивались бы инспекцией. Об инспекции на территории США, как они откровенно заявляют, вопрос вообще не может стоять ни сейчас, ни в будущем. Главным образом американцы хотели бы зондировать советские войска до Урала (их общее состояние, боеготовность, степень обученности, размещение, систему боевой подготовки и др.). Если на нынешнем этапе Стокгольмской конференции мы преждевременно примем инспекцию, то США и их союзники по НАТО потеряют всякий интерес ко второму этапу — разоружению и сокращению обычных вооружений. Такие суждения имеют место на Конференции».

Кольнула обида — действительно как донос — не показал и не сказал ничего... Я ведь в открытую играл, всё показывал, что отправлял в Москву. Хотел было посоветоваться с Алексеевым, что делать, но он заторопил:

— Иди — иди, он тебя ждет.

В кабинет Шеварднадзе шагнул как в пыточную камеру, но хозяин встретил меня вроде бы с насмешкой:

— С виду интеллигентный человек, — сказал он, — а со всех сторон жалобы сыплются. Что случилось?

Я начал было рассказывать про инспекцию, но министр прервал.

— Я не об этом. Подумаешь, какой — то генерал донос написал. Тут на Вас маршал, министр обороны жалуется, — и протянул документ, напечатанный на бланке Министерства обороны.

Это был рапорт маршала Соколова Генеральному секретарю Горбачеву. В нем сообщалось, что Шеварднадзе в беседе с министром внешних сношений Франции Рэмоном зондировал возможность переноса самостоятельных учений ВВС на второй этап Конференции. После этого руководитель делегации СССР Гриневский согласовал в Стокгольме документ об установлении подуровня, начиная с которого предоставлялась бы информация о компоненте ВВС, участвующем в учениях сухопутных войск. Одновременно было заявлено о согласии Советского Союза отложить на более поздний этап вопрос о самостоятельных учениях ВВС. Это сделано в нарушение директив, утвержденных Политбюро 26 июня, которые предусматривают, что такое согласие может быть дано только по специальному решению Центра. Министр ставит вопрос, чтобы Комиссия партийного контроля при ЦК КПСС разобралась и приняла меры.

Действительно, это было куда серьезней, чем жалоба генерала Татарникова.

— Да, — сказал я, — нарушена буква, но не суть решения Политбюро — в принципе, такой перенос предусматривается. Перед беседой с Рэмоном Вы обговаривали эту тему с Генсеком. Поручение делегации в Стокгольм было дано в его присутствии. После предварительного согласования такой договоренности на Конференции я сообщил об этом в Москву — никакой реакции не последовало ни от министерства обороны, ни от других ведомств. Поэтому я дал согласие — такова практика.

— Нет, — сказал Шеварднадзе, — давайте смотреть на вещи реально. Решение Политбюро мы с Вами нарушили. С Михаил Сергеевичем я говорил — это верно, но формального решения Политбюро не было.

По неписаным правилам игры тех времен ответственность мне надо было брать на себя. Поэтому я сказал:

— Что ж, Эдуард Амвросиевич, это моя вина, я нарушил директивы и готов нести наказание.

— Да нет, — улыбнулся министр. — Я не это имею в виду. Мы с Вами как— нибудь выкрутимся. Я поговорю с Михаилом Сергеевичем, а Вы напишите Объяснительную записку товарищу Зайкову и изложите там факты: как проходили беседы с Рэмоном в Москве, как Вы договорились в Стокгольме и написали в Москву. Только про разговор с Михаилом Сергеевичем писать не надо. А по инспекциям готовьтесь — будет специальное заседание Политбюро. Но тоже напишите Объяснительную записку.

* * *

Нет нужды рассказывать, с каким чувством я вышел из кабинета Шеварднадзе. Борьба между ведомствами всегда существовала в Советском Союзе, начиная с хрущевских времен. Но, пожалуй, никогда не принимала такие острые формы. Это была настоящая война.

Пришлось садиться и писать Объяснительные записки. Начал с ВВС. На полутора страницах — больше все равно читать не будут — изложил, как было дело, и направил Зайкову.[170] Однако ни рапорт Соколова, ни моя Объяснительная записка дальнейшего хода не получили. Шеварднадзе переговорил с Горбачевым и, как говорится, дело замяли без обсуждения и последствий.

Сложнее оказалось с инспекцией. Предстояло заседание Политбюро и нужно было переходить в наступление. В Объяснительной записке на имя Зайкова я написал:

«В докладе члена делегации В.М. Татарникова дается искаженная картина позиции государств в отношении инспекции. В настоящее время страны НАТО — все без исключения — выступают за проведение инспекции на местах, а нейтральные и неприсоединившиеся страны поддерживают их в этом. Причем именно многие нейтралы утверждают, что это единственно возможная для них форма контроля, поскольку они не обладают соответствующими национально— техническими средствами, которыми располагают блоковые государства.