* * *

Павел V так и не оправился ни от последствий венецианского инцидента, ни от чувств, вызванных неудачей при покушении на жизнь Паоло Сарпи. Англичане вновь вспомнили о «пороховом заговоре»[255], имевшем место всего за пять месяцев до интердикта; французы винили Святой престол в происшедшем в 1610 году убийстве Генриха IV; вся Европа осознала, насколько слаб папа. Тот, однако, продолжал действовать в соответствии со своими убеждениями, всемерно ужесточая церковную дисциплину и придерживаясь жесткого (и к настоящему моменту отчетливо старомодного, если можно так выразиться) консерватизма, который, казалось, скорее подходил для XVI века, нежели для XVII. Именно он, к примеру, первым начал судебное преследование Галилея за то, что тот придерживался теории Коперника, определявшего Солнце, а не Землю, как центр Вселенной.

Что же касается прочих начинаний, то папа продолжил традицию обновления Рима, начатую в период контрреформации, и прежде всего это касалось собора Святого Петра. Когда в 1506 году началось строительство новой базилики, то, согласно первоначальному намерению Браманте, она должна была иметь в плане греческий (равносторонний) крест; позднее Рафаэль предпочел латинский крест, что подразумевало неф, выдающийся в западном направлении[256], но Микеланджело вернулся к первоначальной идее греческого креста. Именно Павел V и его архитектор Карло Мадерно по причинам, связанным с особенностями проведения службы, а также для того чтобы использовать пространство, занятое базиликой Константина, окончательно остановились на «латинском» варианте с выступающим нефом и западным фасадом. Папа также обеспечил всевозможную поддержку своему племяннику, кардиналу Сципионе Каффарелли (тот в благодарность сменил свою фамилию на Боргезе), в строительстве великолепной виллы Боргезе — первой из больших римских вилл с парковым комплексом, прообразом которых, очевидно, послужила вилла императора Адриана в Тиволи.

Кардинал Сципионе во многом напоминал фигуру времен Ренессанса. К XVII веку понятие «кардинал-племянник» давно перестало вызывать раздраженные замечания; для пап назначение личным советником кого-то из числа ближайших родственников сделалось обычной практикой. Отличие Сципионе от прочих заключалось в его неслыханном богатстве, приобретенном благодаря настоящему потоку бенефициев, стекавшихся к нему, и в том, как он его тратил. Мало кто из пап (а о кардиналах и говорить нечего) оказывал искусствам столь щедрое покровительство[257]. Но не меньшую щедрость он проявил, реставрируя церкви, за которые, будучи кардиналом, нес ответственность — в особенности в случае церкви Сансебастьяно-фуори-ле-Мура, одной из посещавшихся паломниками базилик, над которой он работал семь лет.

Несмотря на то что папа Павел полностью поддерживал племянника в его начинаниях, он не разделял его вкусов. Хотя чрезмерный аскетизм был ему совершенно чужд, его привычки в повседневной жизни отличались простотой и скромностью. Тем не менее, подобно едва ли не всем своим предшественникам эпохи контрреформации, он обладал той непоколебимой уверенностью в себе, которая позволила сохранить католическую церковь как единое целое в периоды самых тяжелых кризисов в ее истории. В ситуации, когда во всей Европе, за исключением Италии и Пиренейского полуострова, продолжались волнения на почве религии и исход длительной борьбы конфессий до сих пор оставался неясен, твердое руководство из Рима имело решающее значение. К счастью, даже неудачные меры периода контрреформации — учреждение инквизиции, создание Индекса, переоценка степени превосходства Святого престола, энтузиазм иезуитов и еще одного-двух недавно основанных орденов — все до одной стали проявлениями уверенности, а не трусости. Когда в ноябре 1620 года (прошло более ста лет после того, как Мартин Лютер прикрепил свои 95 тезисов к двери собора в Виттенберге) папа Павел V во время празднеств по случаю победы в сражении при Белой Горе перенес внезапный инсульт, могло показаться, что все же самое худшее позади и церковь выжила.

Сегодня англоязычные народы почти позабыли о битве при Белой Горе, однако на историю Центральной Европы она оказала огромное влияние. Она стала настоящим триумфом католицизма, и прежде всего императора Фердинанда II, наследовавшего трон годом раньше. Воспитанный иезуитами и находившийся под сильным их влиянием, Фердинанд был католиком до мозга костей, исполненным решимости навести в своей империи порядок в религиозных делах. Это не способствовало его популярности в Чехии, население которой еще со времен Яна Гуса яростно отстаивало свою протестантскую веру, и когда 23 мая 1618 года двое его представителей были выброшены из окна замка Градчаны в Праге — они упали с высоты добрых пятидесяти футов, но, к счастью, свалились прямо на кучу конского навоза, — он понял, что имеет дело с восстанием национального масштаба. На следующий год его официально низложили, и трон Чехии перешел к протестанту, пфальцграфу, курфюрсту Палатинскому, Фридриху V. Национальное восстание вылилось в Тридцатилетнюю войну, ставшую самым кровопролитным катаклизмом, пережитым Европой вплоть до XX века.

Католическая армия Фердинанда — в ее рядах сражался философ Рене Декарт — встретилась с протестантами Фридриха близ Белой Горы, в нескольких милях западнее Праги, 8 ноября 1620 года. Атака, предпринятая ранним утром, застала оборонявшихся врасплох; их ряды дрогнули, и они бежали. 15 000 солдат — более трети всей их армии — было убито или захвачено в плен. Среди беглецов оказался и сам Фридрих; за краткость своего правления он получил прозвище «зимнего короля»[258]. Ему и его королеве, Елизавете, дочери короля Англии Якова I, предстояло провести остаток жизни в изгнании. Что касается его королевства — Чехии, его передали католикам Габсбургам, в чьих руках оно оставалось в течение трехсот лет.

* * *

Папа Павел кое-как оправился от первого инсульта, однако второй, перенесенный им через несколько недель, доконал его. К моменту его смерти в конце января 1621 года он успел передать более полумиллиона флоринов императору Максимилиану I, главе Католической лиги, курфюрсту Баварскому. Новый папа, Григорий XV (1621-1623), с помощью своего племянника, кардинала Лудовико Лудовизи, довел эту цифру почти до двух миллионов. Эти громадные субсидии позволили католикам закрепить успех, достигнутый у Белой Горы, и оттеснить протестантов на всех фронтах настолько, что благодарный Максимилиан презентовал папе всю Палатинскую библиотеку из недавно захваченного Гейдельберга — пятьдесят телег бесценных томов, дабы она пополнила библиотеку Ватикана.