– Лоррейн, он должен узнать. Дети нужны ему, а он нужен детям.

– Если вы любите брата, – ласково сказала она, – то ничего-ничего не скажете ему об этих детях. Я знаю Джима. Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что знаю его очень хорошо. Пожалуй, как никого другого на свете. Знаю, какие сражения он вел сам с собой. Знаю цену, которой ему давались победы. Если его отлучат от священства, он просто-напросто погибнет.

– Послушайте, я знаю, почему вы так говорите. Джим рассказал мне о том, что случилось в Беркли, о том, что он сделал…

– Ройбен, всей истории вы не можете знать, – так же мягко и так же настойчиво сказала она. – Джейми и сам всего не знает. Когда я познакомилась с ним, моя жизнь рушилась прямо на глазах. Ваш брат самым буквальным образом спас меня. Я была замужем за калекой, да еще и намного старше меня, и он, мой муж, привел к нам в дом Джейми – в смысле: Джима, – чтобы спасти меня. Сомневаюсь, чтобы ваш брат смог полностью понять, до какой степени мой муж манипулировал им. Мой муж был хорошим человеком, но готов был пойти на все, чтобы мне было хорошо, и при этом я осталась с ним. Вот он и привел в наш мирок Джима, чтобы Джим влюбился в меня. Так и получилось.

– Лоррейн, это я знаю.

– Но вы не можете знать, что это значило для меня. Не можете представить себе, какие депрессии, на самой грани самоубийства, были у меня перед тем, как я познакомилась с Джейми. Ройбен, ваш брат один из самых добрых людей, каких мне только доводилось видеть. Вы даже представить себе не можете, насколько мы были счастливы. Я никого на свете никогда не любила, кроме вашего брата.

Ройбен все больше и больше изумлялся.

– О, да, у него были свои демоны, – продолжала она, – но он изгнал их всех и нашел себя в священстве – вот что главное! – и я просто не могу отплатить ему неблагодарностью: в ответ на любовь, которую познала благодаря ему, разрушить ему жизнь. Тем более сейчас, когда дети счастливы, ухожены и всем обеспечены. Я сама сделала так, чтобы он поверил, что убил во мне ребенка, и мне придется вынести последствия этого поступка. Но Джим не должен ничего знать.

– Все равно должен быть какой-то выход, – сказал Ройбен. Он знал, всей душой чувствовал, что скрывать это от Джима не следует.

– Ох, я дала большую промашку, когда привезла детей сюда на этот рождественский праздник, – покачала головой Лоррейн. – Огромную. Но, видите ли, академия в Сан-Рафаэле получила три приглашения на праздник, мне же предстояло всего-навсего привезти туда восьмиклассников. Джейми и Кристину я взяла вместе с ними; они были в восторге. Все говорили о фестивале в Нидек-Пойнте, о рождественском приеме, о загадке Человека-волка и тому подобном. Они просили, плакали, обещали все на свете. Конечно, они очень много узнали о вас из газет и телепередач и к тому же знали, что вы – брат Джима. Они очень-очень хотели попасть сюда – только для того, чтобы хоть однажды увидеть живьем своего отца, – и обещали хорошо себя вести.

– Поверьте, Лоррейн, я вас прекрасно понимаю, – сказал Ройбен. – Конечно, они хотели пойти на праздник. Я на их месте тоже захотел бы.

– Мне не следовало привозить их сюда, – чуть слышным шепотом сказала она. – Когда-нибудь, когда они уже не будут детьми, когда они станут взрослыми – да, тогда их можно будет познакомить с отцом. Но не сейчас. Сейчас у него слишком уязвимое положение, и мы можем поломать ему жизнь.

– Лоррейн, я просто поверить не могу во все это! Вы обязательно должны поговорить с моей матерью. Поверьте, я вовсе не хочу показаться бестактным или циничным, но Голдинги и Спэнглеры – родня матери – оказывают Сан-Францисской епархии немалую поддержку.

– Ройбен, это я тоже знаю. И уверена, что ваша семья своим влиянием проложила Джиму путь к рукоположению. Он сообщил мне в письме, что был полностью откровенен с церковным начальством и не скрыл ничего из своего прошлого. И у меня нет никаких сомнений в том, что так оно и было. Сыграли роль и его искренность, и его раскаяние, и наверняка пожертвования тоже помогли. – Она умело подбирала слова и говорила очень убедительно. Все сказанное ею казалось логичным и правильным.

– Ну, если помогли тогда, то могут, черт возьми, помочь и сейчас! – воскликнул Ройбен. – Извините. Прошу прощения. И все-таки я должен позвонить матери. Она будет в восторге. И еще я должен найти Джима. Дело в том, что он пропал и никто не знает, где он.

– Я знаю, – сказала Лоррейн. – То есть знаю, что он пропал. Я следила за новостями. И дети тоже. И ужасно переживаю за Джима. Я понятия не имела, что его жизнь находилась в такой опасности. А тут еще мы со своими проблемами – в такое неподходящее время.

– Наоборот, Лоррейн, время сейчас самое подходящее. Джим совершенно потрясен смертью молодого священника, убитого в Тендерлойне. – Если бы он мог рассказать ей хоть что-то еще – но не мог. Ни ей, ни кому-либо другому. – Послушайте, дети как раз помогут ему прийти в себя.

Эти слова ее не убедили. Она пристально, изучающе, смотрела на него; при этом в ее кротких глазах сохранялись все те же тревога и сострадание. Действительно чудесная женщина. Именно такая, какой ее описывал Джим. Потом она вздохнула и села еще прямее; только теребила пальцами застежку сумочки точно так же, как совсем недавно Кристина непрестанно комкала носовой платок.

– В таком случае я не знаю, что делать, – сказала она. – Просто не знаю. Все было так великолепно. Они были очень тихими и послушными. Просили только, чтобы я показала им папу хотя бы издали. Просто чтобы узнать, как он выглядит. А я была уверена, что от этого не будет ровно ничего плохого. Мы сначала отправились в город на фестиваль, а оттуда сюда, в этот дом, на банкет. Попались на глаза Джиму, он посмотрел прямо на нас и не узнал меня, не обратил внимания. Я заранее подготовила детей к такой вероятности. На приеме было много детей. Повсюду были дети. Я старалась держаться подальше от Джима. Мне меньше всего хотелось, чтобы он заметил меня.

– Так вот почему вы были без шляпы, сняли ее перед началом приема?

– Простите?..

– Не обращайте внимания. Это я так. Продолжайте. Что же случилось?

– Кристина очень расстроилась. Она вообще экзальтированная девочка! Она давно мечтает о папе, фантазирует, даже рассказы о нем сочиняет. Как только услышала о нем, начала рисовать его, хотя не имела ни малейшего представления о том, как он выглядит. Я должна была предвидеть, что, увидев его живьем, она очень сильно разволнуется. Она расплакалась. Надо было сразу же уехать с ними домой. Но я и этого не сделала. А потом, уже под конец приема, случилась одна вещь, просто мелочь. – Лоррейн покачала головой и продолжила исполненным горечи голосом: – Кристина увидела, как Джим шел в павильон с другой девочкой. Понимаете, держал ее за руку, что-то говорил и улыбался ей. С ними шла какая-то пожилая женщина, может быть, бабушка. И когда Кристина увидела его с ней, увидела, как он с ней разговаривал, как улыбался…

Конечно, это была Сюзи Блейкли.

– О, это легко представить, – сказал Ройбен. – Я знаю эту девочку. И понимаю, как все произошло, что чувствовала Кристина. Я все понимаю. Лоррейн, прошу вас, оставайтесь, переночуйте здесь. Побудьте здесь, пока я обсужу все это с Филом и Грейс, моими родителями. Очень прошу вас. Мы уже все приготовили наверху – пижамы, ночные рубашки, зубные щетки – все, что может понадобиться. У вас будут три спальни. Просто задержитесь здесь, пока мы будем все обсуждать.