Первым, как специалист по военной технике, о причинах аэрофилии сенатора догадался Куликов:

– Предположу, что Тафт является депутатом от штата, имеющего авиационные производства или базы, например, Огайо.

– В точку, он действительно сенатор от Огайо! – Аня от восторга даже хлопнула в ладоши, а потом, смутившись, уже более спокойным тоном продолжила. – В общем, если идеология не совпадает с экономическими интересами, она отходит на второй план, а потому нет разницы, кто станет президентом, демократ или республиканец, лишь бы этот человек избегал конфронтаций с Советским Союзом и твердо проводил свой курс на пользу своей страны.

Военврач 3 ранга Жмыхов В.С.

84 ОМСБ

Вот она, настоящая война. И что из того, что я не бегу в атаку с винтовкой в руках и не строчу из пулемета. Мое оружие – скальпель, и им я веду битву за жизнь. А ведь еще недавно казалось, что так и останусь до конца войны ординатором в районной больнице что, в общем-то довольно удивительно. Ведь из всех врачебных специальностей моя во время боевых действий самая дефицитная, и почти всех хирургов области призвали на фронт еще летом. Не направили меня и в эвакогоспиталь, хотя в области их развернули несколько десятков, причем ближайший находился совсем рядом, в Измайлово. Госпитали, в основном, не создавались на месте, а формировались из эвакуированных медучреждений, поэтому их было так много. Конечно, действующих клиник, гражданских и окружных, не хватало, но еще до войны был составлен список зданий, в которых намечалось оборудовать госпитали. Их размещали в гостиницах, школах, общежитиях и техникумах. За считанные недели в выделенных помещениях оборудовали палаты для раненных, операционные блоки, лаборатории и физиотерапевтические кабинеты. Медицинские кадры пополняли, в том числе, эвакуированной профессурой и, по крайней мере, терапевтические госпитали очень уж острого кадрового голода не испытывали. Впрочем, и терапевтам приходилось работать сутками без сна и отдыха.

Но, с другой стороны, лишать тружеников тыла единственного хирурга тоже не дело. И без того количество операций, которые мне пришлось проводить, выросло втрое против довоенного. Но в облздраве быстро придумали, как решить проблему, и отдел эвакогоспиталей своевременно организовал курсы повышения квалификации для подготовки медперсонала – врачей и медсестер. За несколько месяцев удалось подготовить смену, и первого ноября меня призвали в армию. Прямо как в песне – прислали повестку мне спозаранку, шпалу в петлицы, назначение в руки, и вот я военврач третьего ранга.

Назначение я получил в Чердаклы, где начала формироваться восемьдесят четвертая морская стрелковая бригада, в которой меня назначили сперва командиром медвзвода, а затем, почти сразу же, командиром медико-санитарной роты.

Бригада, хоть и называлась морской, но частично комплектовалась и мобилизованными, хотя её костяком все равно являлись моряки – курсанты военно-морских училищ и матросы Тихоокеанского флота. Мне, как медику пришлось заниматься сразу несколькими задачами – формировать свою медсанроту, решать вопросы медснабжения и проводить санобработку пополнения бригады. Бани в поселке имелись, а жарокамеры для дезинфекции и дезинсекции обмундирования мы соорудили из бочек, поставив их подальше от жилых помещений. Поначалу, конечно, не обходилось без казусов, когда вместе с насекомыми сжигали солдатское белье, но потом мы научились регулировать температуру самодельных камер.

Пока принимали пополнение и формировали бригаду, активной хирургической работы вести не приходилось, но зато меня буквально завалили всяческими ведомостями, актами и реестрами. И ладно бы, если бы все ограничивалось получением медикаментов и перевязочных средств, так и вещевое довольствие всей роты тоже на мне висело, вплоть до пересчитывания кальсон и измерения портяночного полотна. Кроме того, я решил организовать бригадный дом отдыха при медсанроте, ведь пополнение зачастую прибывало с марша усталое и обмороженное. Так, например, учебный отряд подплава, направлявшийся к нам с Каспия, перевозили по Волге на пароходе, но когда судно вмерзло в лед, морякам пришлось идти пешком, в мороз и без теплой одежды. Впрочем, зимнего обмундирования для всего личного состава мы так и не дождались. Формировку бригады еще не закончили, как её в конце ноября срочно перебросили к Демянску, чтобы перехватить прорыв немцев из котла.

И вот, начались первые фронтовые операции. Случаи встречались тяжелейшие, а что самое неприятное, из батальонных медпунктов зачастую подвозили сразу целую группу пациентов. И у всех в медкарте передового района красные отрезки – всем требовалась срочная операция! Позже узнал, что бои шли чуть больше суток, но из операционной мы не выходили несколько дней. Как хирургическое отделение выдержало столько времени на ногах, лишь иногда позволяя себе прикорнуть на пару часов, даже не представляю.

Но первое сражение закончилось, и моряки, передав свои позиции армейцам, вернулись на формировку, на этот раз в Подольск. Всем наконец-то раздали теплые вещи, медслужбу обеспечили достаточным количеством перевязочного и шовного материала, а за медикаментами меня направили не на какой-нибудь окружной склад, а почему-то прямо в Москву, на химико-фармацевтические заводы.

Все-таки хорошо, что заводы из столицы не эвакуировали, а ведь, как мне там рассказывали, в октябре москвичи уже всерьез готовились вывозить оборудование. Достаточно и того, что фармацевтические предприятия Киева и Курска увезли за Урал, и теперь их запустят, наверно, лишь в следующем году. Конечно, довоенные запасы медикаментов позволят продержаться достаточно долго, но многих жизненно важных для военно-полевой хирургии препаратов, например, лекарств сульфамидного ряда – стрептоцида и сульфазола, и до войны производилось не очень много. А эфир вообще хранится не более четырех месяцев, и запасти его впрок не представляется возможным.

В Москве я целый день мотался по заводам, пересчитывая и проверяя препараты, сверяя полученное с заявками, а когда к вечеру освободился, решил отправиться в гости к брату, благо, в части меня ждали только назавтра. Конечно, имелись серьезные основания полагать, что Николая с домочадцами дома я не застану, ведь вся его семья, не исключая даже Ани, работала в различных госпиталях. Но когда Георгиевна открыла дверь, старушка сразу развеяла мои сомнения:

– Всеволод Георгиевич, заходите, – расплылась братова соседка в улыбке. – Ваши, наверное, скоро придут, уж дождитесь их. Сейчас, минуточку, ключ от Колиной комнаты достану.

– Ольга Георгиевна, – крикнул я вслед старушке, когда та юркнула в свою комнатку. – Так кто из моих в городе?

– Брат ваш на побывку прибыл, – отозвалась Георгиевна, громыхая ящиком стола, – а Анечка теперь постоянно в Москве работает. Её в наркомат индел взяли, вот так-то! – Соседка даже не пыталась скрыть торжествующие нотки в голосе. – А вы еще сердились, что она историком захотела стать.

Действительно, было дело. Впрочем, когда Аня объявила, что собирается идти на истфак, не только я, но и вся семья пребывала в растерянности. Вот лично у меня никогда не возникало сомнения в выборе профессии. Еще когда в первый класс пошел, мой старший брат Николай уже учился в медицинском, и я совершенно точно знал, что тоже стану врачом, и не каким-нибудь терапевтом, а хирургом. И когда я уже работал в больнице, и девочка приезжала на каникулы ко мне в Барышевск, то я с радостью помогал Ане зубрить латынь, полагая, что она готовится к поступлению на медицинский. Поэтому когда племянница вдруг огласила свое решение, то я искренне недоумевал, как так случилось – ведь родители у Анечки медики, да и старшая сестра другой судьбы не представляла, а она вдруг решила идти в какой-то ИФЛИ. Понятно, что и мне, и Коле это поначалу показалось блажью. Хочет девочка заниматься наукой, так ради бога, ведь есть такие нужные прикладные предметы, как математика, география, химия и, конечно, самая важная из наук – биология. Не то чтобы я не люблю художественную литературу, историю там, или даже фантастику, вовсе нет. Вон даже «Пылающий остров» Казанцева в подшивке «Пионерской правды» как-то прочел. Но, честно говоря, я считаю все, чему учат в ИФЛИ, чем-то легкомысленным и несерьезным.