— Действительно, звучит нелепо, — Гейнор поежился и подвинулся ближе к огню. — Но мой отец помнит, что твой дед, кузен, показывал ему золотую чашу, прозрачную, как стекло, и твердую, как железо. На ощупь она была теплой и вибрировала в руках.

— Знаешь, если дед и вправду владел чем-то таким, меня он в свои секреты не посвятил. Я никогда не пользовался его доверием. Да мы и не успели сойтись: он умер вскоре после перемирия.

Клостерхейм нахмурился, явно решая, стоит ли мне верить. Гейнор же не скрывал своего недоверия.

— Кому как не тебе, кузен, знать о подобных вещах? Из всех фон Беков ты единственный прочел все книжки в вашей библиотеке. И отец у тебя был ученый и погиб таинственно, и фон Аш наверняка поделился с тобой своими познаниями. Да и сам ты все равно что музейный экспонат. Впрочем, уж лучше стоять в музее, чем выступать в цирке.

— Совершенно верно, — холодно сказал я, бросил взгляд на жуткие по виду «охотничьи часы» над каминной полкой и прибавил, что, к сожалению, вынужден покинуть гостей. У меня, знаете ли, режим.

Гейнор сообразил, что перегнул палку и оскорбил меня; впрочем, его последняя фраза была ничуть не более оскорбительна, нежели весь предыдущий разговор. Я вдруг подумал, что раньше он не был таким — по-крестьянски напористым, что ли. Что ж, верно говорят: «С кем поведешься, от того и наберешься». Он явно подлаживался под своих новых дружков.

— А как же наше дело? — проговорил Клостерхейм.

Гейнор отвернулся к огню.

— Дело? Так вы здесь по делу? — я притворился, что удивлен.

— В Берлине приняли решение, — тихо, не оборачиваясь, пояснил Гейнор.

— Насчет древних ценностей.

— В Берлине? Ты про Гитлера?

— Да. Его привлекают все эти вещицы.

— Они — символы былого могущества Германии, — деревянным голосом изрек Клостерхейм. — В них заключено все то, что утратили наши аристократы, — воинственный дух свободного народа.

— Может быть. Так или иначе о Граале я ничего не знаю. А зачем вам понадобился мой меч?

— Мы хотим быть уверенными, что с ним ничего не случится, — отозвался Гейнор, опередив Клостерхейма. — Что его не украдут большевики, к примеру, что ты его не потеряешь и не сломаешь. Твой меч — государственное достояние. Твое имя, кузен, будут упоминать на каждой выставке.

И, смею тебя заверить, ты вполне можешь рассчитывать на материальное вознаграждение.

— Вот как? А что, если я откажусь отдать мой клинок?

— Тебя объявят врагом государства, — у Гейнора хватило такта опустить голову и уставиться на свои начищенные до блеска сапоги. — А также врагом национал-социалистической партии и всего, что за ней стоит.

— Врагом партии? — задумчиво повторил я. — Иными словами, только глупец может думать, что он уцелеет, если бросит вызов Гитлеру?

— Верно подмечено, кузен.

— Что ж, — я направился к двери, — среди фон Беков глупцов не было. С вашего позволения, я возьму ночь на размышление.

— Пусть твои сны будут истинны, — загадочно пожелал Гейнор.

Клостерхейм не удержался:

— Мы, современные немцы, творим новые традиции, герр граф. Этот меч — ваш не более чем мой. Он принадлежит Германии, как символ нашей доблести, нашего былого могущества. Нашей крови, в конце концов. Вы ведь не собираетесь предать свою кровь?

Я посмотрел на сумрачного горца, потом на арийца со славянскими корнями. Перевел взгляд на собственную мертвенно-бледную ладонь с блеклыми ногтями.

— Свою кровь? Кто придумал этот миф?

— Мифы — древние истины, украшенные легендами, — наставительно произнес Клостерхейм. — Вагнер это понимал, и в этом секрет его успеха.

— А я думал, что в музыке… Мечи, чаши, проклятые души… Вы, кажется, сказали, что у моего меча есть пара? Неужели владелец второго клинка согласился расстаться с ним?

— Второй меч, — ответил Гейнор из-за спины Клостерхейма, — последний раз видели в Иерусалиме.

Признаюсь, я улыбался, укладываясь в постель, но вскоре вернулись дурные предчувствия, согнавшие улыбку с моего лица. Вытянувшись на кровати, я задумался, как мне спасти себя самого и уберечь мой клинок от длинных рук Адольфа Гитлера. И тут, в странном полузабытьи между явью и сном, я услыхал голос:

— Я ничего не имею против парадоксов. На них зиждется мироздание. Без них и люди не люди. Без них нет мышления.

Голос до жути напоминал мой собственный. И в то же время в нем звучала уверенность, какой я в жизни не испытывал.

Поначалу я решил, что кто-то проник в мою спальню, и принялся оглядываться, но никого не увидел, а затем провалился в сон — и в ноздри мне вдруг ударила едкая, обжигающая вонь. Нет, не вонь; этот запах был странным, но неприятным его не назовешь. Почему-то подумалось, что так пахнет змея. Или ящерица. Большая ящерица. Огромная. Из тех, которые летают в небесах, подчиняясь воле смертного, и дышат пламенем на врагов. А враги у них жестокие, твердо вознамерившиеся победить любой ценой и не гнушающиеся любых средств…

Призрачные очертания. Гигантские крылья. Мне снилось, что я лечу. Я сидел в громадном черном седле, которое как будто было вырезано из дерева специально под меня; от седла тянулось нечто вроде мембраны, соединявшей седло с чешуйчатой шеей моего скакуна. Я нагнулся, приложил руку к чешуе, которая на ощупь была горячей — явный признак чужеродного метаболизма; в следующий миг нечто с шумом взметнулось вверх, зазвенела упряжь, и впереди возникла огромная тень. Появилась чудовищных размеров голова; сперва я решил, что это динозавр, но быстро понял, что сижу на драконе, на самом настоящем драконе, по сравнению с которым я просто карлик. В пасти у дракона виднелась золотая узда с кисточками — длинными, в человеческий рост. Голова неторопливо повернулась, и на меня уставился отливающий желтизной зрачок. Взгляд дракона был исполнен глубочайшей, непостижимой мудрости, обретенной в мирах, куда никогда не ступала человеческая нога. И все же… Я и вправду углядел симпатию, или мне почудилось?

Изумрудно-зеленый цвет. Утонченное наречие оттенков и жестов.

Огненный Клык.

Я ли произнес это имя?

Запах, подобно пыли или табачному дыму, оседал в моих легких. Я заметил дымок из ноздрей чудовища. Дракон приоткрыл пасть… Что там у него плещется, за огромными зубами? Что-то нестерпимо едкое… Не просыпаясь, я вспоминал рассказы о случаях спонтанного возгорания. Не удивлюсь, если моего скакуна вдруг окутает пламя. И тут я ощутил, как драконьи мышцы пришли в движение, как зашевелился могучий костяк; заскрежетала чешуя, раздался приглушенный рык, гигантские крылья сделали взмах, другой — и дракон, вопреки всем известным мне законам природы, взмыл в воздух. У меня захватило дух. Земля мгновенно осталась далеко внизу.

Лететь на драконе — что может быть упоительнее и естественнее? Мы быстро достигли облаков. Повинуясь неведомо откуда взявшимся навыкам, я правил драконом, как венский извозчик лошадьми. Легкое прикосновение к коже над ухом, несильное натяжение поводьев…