Эпизод, когда тесть понимает, что произошла ошибка, как раз и разыгрывали актеры. Маленький человечек с рогатой головой, дрожа, стоял на коленях перед зеленолицым богом и молил о помощи. Музыка и жесты передавали чувства героев, и восторженная публика не отрывала глаз. У подножия сцены рядами сидели дети, разинув рты, и следили за происходящим. За ними расположились почетные гости, потом многочисленные женщины, а дальше, до самой каменной ограды, теснилась толпа зрителей, наблюдавших за представлением стоя. Из окон торчали десятки голов. Никто не спал; врачи и пациенты, музыканты и актеры, слуги и господа, повара, медсестры, сторожа, мамы с детьми — всех их объединила волшебная история из жизни людей и богов.

Я тоже был очарован красотой представления и этим сказочным миром, с которым мы на Западе теперь общаемся куда реже. Сразу после войны недалеко от моего дома во Флоренции, где сейчас парковка, по воскресеньям выступали акробаты и атлеты. Время от времени там разбивал свой шатер фокусник или затевали представление бродячие комедианты. Те зрелища и чувства, которые они будили, оставили неизгладимый след в моей памяти.

Как я изменился с тех пор! Каким скептиком и рационалистом стал! Когда-то я радовался, что получил прививку от любой веры и любого суеверия. Но теперь оказалось, что я остался ни с чем. Я неспособен был чувствовать то, что чувствовали эти люди. Им эти звуки и образы говорили об очень многом, а мне ни о чем. То, что они видели внутренним зрением и слышали внутренним слухом, было более реальным, чем воспринимаемое глазами и ушами. Я же обладал только органами чувств…

Это часто ощущаешь в Индии. Со мной уже такое произошло несколькими годами раньше. Дело было в Аллахабаде, где самое гигантское скопление народа, какое я только видел в жизни, столпилось для омовения у священного слияния трех рек. Причем две реки были реальные, Ганг и Джамуна, а третья — воображаемая подземная река мудрости Сарасвати. На залитом солнцем песке теснились сотни тысяч людей. Мы все находились в одном месте и в одно время, но разница между нами была огромная. Я, изнемогая от зноя, брел по земле, покрытой экскрементами, остальные же, одержимые, ничего не замечая, парили где-то у райских врат.

Возможно, дело в том, что во всем заключен внутренний смысл, отличный от видимого, и в скрытом образе содержится более глубокая реальность, чем воспринимаемая чувствами. Не в этом ли смысл символов, мифов и легенд, которые позволяют преодолеть грань, заглянуть за предел видимого, ценность сказок и волшебных историй, которые мы храним с детства и к которым потом обращаемся в тяжкие минуты жизни в поисках путеводной звезды или утешения.

Таких вечных мифов, способных открыть дорогу душе, этих символов чего-то иного на Западе остается все меньше. Мы напичканы современными мифами, пришедшими к нам из мира зрелищ, моды или спорта, но мифы эти кончаются там же, где начинаются. В них нет тайны.

И все же стоит лишь посмотреть на мир другими глазами, и реальность повседневной жизни, материальная реальность, уходит в сторону, чтобы уступить место другой реальности, которую нельзя познать через ощущения, но которая не теряет от этого подлинности. Это духовная реальность — единственная, в которой случаются чудеса, в которой люди не чувствуют боли, когда гвозди вонзаются им в руки, а клинки протыкают языки.

Такой мне показалась больница в ту ночь. Казалось, будто благодаря музыке, танцам, свету, запахам, чувству единения друг с другом, а может, и вследствие усталости этим людям удалось откинуть с собственных глаз пелену, которая мешала им видеть «остальное», переступить порог иного измерения и войти в мир другой реальности. Мне оставалось сделать последний шаг, но я не был готов отрешиться от мира — я был в нем счастлив.

Мое внимание привлекла странная музыка, доносившаяся из храма. Двое мужчин, аккомпанируя себе, один — на барабане, другой — на большом бронзовом гонге, затянули щемящую мелодию; оба раскачивались всем телом, потряхивая головой, приподнимаясь на пальцах в медленном ритме своего заунывного пения. Они были в трансе, глаза их были закрыты; их лица озарялись светом при каждом повторе припева. Я сел на землю, растворившись в этой мелодии, и подумал, что, пожалуй, нетрудно позволить своему телу подчиниться этому ритму, последовать за этими чудесными музыкантами, которые все играли и пели, не прерываясь ни на секунду, чтобы плыть вместе с музыкой, не обрывать нить, за которую, казалось, я ухватился.

Женщины, входившие в храм, подносили пальцы ко лбу и груди, будто крестясь (и впрямь, Кришна, Христос… те же имена, те же жесты). Молодые парни склонялись, касаясь лбом земли перед святилищем, рядом «пуджари», распевая свои мантры, продолжали бросать пригоршни розовых лепестков к ногам беломраморной статуи Вишвамбхары.

Я решил было вернуться в комнату, но не смог оторваться от этого зрелища; каждая мелочь приковывала мое внимание. Вот карлик приволок два красивых бронзовых светильника, каждый больше его самого, и установил перед статуей бога. А вот слон по команде погонщика опустился на колени, затем подставил ногу и хвост, и шесть человек один за другим взобрались к нему на спину. В сопровождении сотни флейт и десятков барабанов слон со своими седоками двинулся по направлению к храму, чтобы вернуть туда божество, всю ночь пробывшее в больничном дворе.

Я остался не в силах двинуться с места, пока не выглянули первые лучи солнца и не стихло все вокруг, кроме заунывного пения, которое надрывно продолжало звучать вдали, кружа над толпой, расходящейся по домам, над слоном, с которого снимали украшения.

Я чувствовал, что не могу найти себе места. Вечное качание маятника между двумя мирами: один мир древний, который не хотелось бы потерять; другой — современный, пренебрегать которым казалось глупым. Один — колдовской, с его древними настоями, другой — рациональный, с его современной химиотерапией.

Я позавтракал в столовой, которая к этому времени уже открылась. В голове у меня гудело. Я даже не осознавал, что ем. Потом мой взгляд упал на муху, назойливо кружившуюся над тарелкой. Более хитрая, чем другие, она решительно не хотела погибать у голубой лампы и пыталась ухватить свою долю моей манной каши с кокосовой подливкой. Я вспомнил историю Hyp и ее приятеля-торговца, превращавшегося в жука. А что, если в образе этой мухи — моя «докторесса» Бринглак, Приносящая Удачу, прилетела ко мне из самого Нью-Йорка посмотреть, как тут идет мое лечение коровьей мочой, на которую я променял ее светящиеся жидкости?

Я часто вспоминал ее — прямую, сильную, собранную, душевную. Всю неделю она проводила в больнице, день за днем одно и то же — больные, проблемы, кабинеты-пеналы с кондиционерами и неоновым светом; телефон разрывается, компьютер, письма, собрания. И так день за днем, год за годом, будто время застыло, а тем временем я со всеми своими болезнями снова — и благодаря ей — оседлал свою белую карусельную лошадку.

И кто же из нас двоих после этого был серьезнее «болен»?

Внук-врач застал меня там за разговором с мухой. Он пришел, чтобы передать мне латинские названия трав, входивших в состав двух моих снадобий. «Сахадеви», которое использовали для приготовления желе, — это Vernonia cinerea. Другое лекарство, оно называлась… секундочку… «нимбамритхадипанчатхикхтан» и было приготовлено из пяти трав: Azadirachta indica, Tinospora cordifolia, Adathoda beddomei, Trichosanthes lobata, Solanum surratense.