Ландау был в состоянии клинической смерти, его жизнь висела на волоске. Самым важным было вывести его из глубочайшего шока, нельзя было терять ни секунды. Делать рентгеновские снимки тоже нельзя, чтобы не перекладывать больного на рентгеновский стол. Хотя ран на теле не было, но опытным глазом Цалюк определил, что у него сломаны кости таза — от удара всю правую половину таза сдвинуло вверх. Это был редкий и жизненно опасный перелом, в сломанной массе костей находилось много внутренних органов, сосудов и нервов. Произошло сильное внутреннее кровотечение, возник шок. Первым делом надо было сделать массивное переливание крови. Цалюк с Львом Шимелиовичем, Виктором Маневичем и Борисом Элкуниным делали переливание, восстанавливали дыхание и пытались определить, что с внутренними органами, какие из них повреждены. Голова Ландау тоже пострадала, прямого удара не было, но произошло сотрясение мозга. При таком массивном повреждении следующей опасностью была возможность отека мозга. Чтобы его снять или предотвратить, нужен специальный раствор, а его в больнице не было. Да и вообще многого не было, даже крови для переливания не хватало. Где ее взять?

Прибежавшая Маргарита тут же кинулась к телефону и позвонила Алеше Гинзбургу:

— Алеша, к нам в больницу привезли академика Ландау, он попал в автомобильную аварию, он погибает. Надо скорей поднять на ноги физиков Москвы.

Алеша был знаком с академиком Петром Капицей, директором Института физических проблем, где работал Ландау. Когда Алеша дозвонился до него, Капица воскликнул:

— Что? Не может быть!.. Ландау… Я сейчас же выезжаю в больницу. Мы должны спасти Дау. (Близкие звали его Дау.)

Затем Алеша позвонил и Моне Генделю.

— В твоей бывшей больнице погибает после аварии академик Ландау. Нужна будет техническая помощь. Я еду туда, ты тоже приезжай.

Они оба мчались в больницу, не зная еще зачем, но в такой острой ситуации всегда нужны люди, может, они смогут помочь как связные, может, их попросят привезти кого-то или что-то. К больнице съезжались десятки машин, там уже был Капица, много крупных физиков. Все наперебой спрашивали Цалюка и других врачей:

— Доктор, скажите, какое у него состояние? Он выживет?

Миша был страшно занят, но вместо него в переговоры охотно вступал доцент Поляков: он старался быть на виду, хранил важное выражение лица, показывая свое участие в лечении:

— Состояние академика вызывает опасение, но я обещаю, что я с моими ассистентами буду бороться за его жизнь.

Капица и другие не были дураками и понимали, что не он, а Цалюк спасает Ландау. Мало обращая внимания на Полякова, они подлавливали в коридоре Цалюка, который был страшно занят около пациента. Но нельзя не отвечать на вопросы. Он взвешивал слова:

— Такие травмы считаются несовместимыми с жизнью. — И добавлял: — Но мы боремся.

— Может, его лучше перевести в более сильное медицинское учреждение, в институт хирургии или нейрохирургии?

Миша понимал, что ему и его рядовой больнице доверяют мало, но знал, что любое перемещение человека с таким переломом и такой кровопотерей может оказаться гибельным.

— Поймите, его нельзя трогать с места, это убьет его.

Все-таки недоверие оставалось, спрашивали:

— Каких крупных специалистов нужно пригласить? Это очень важно. Мы привезем любых.

Миша с высоты своего роста грустно смотрел на задающих такие вопросы. Есть понятие «докторского эго» — эгоизм врача, который ставит себя высоко и не хочет ничьих советов. У Миши этого не было, конечно, по сравнению с медицинскими академиками он почти ничто, простой рядовой врачишка, даже без кандидатской степени. Но у него были опыт и знания, он понимал свою ответственность.

— Пожалуйста, привозите всех лучших. Вся наша бригада будет рада советам и руководству крупных специалистов. Но сейчас критические минуты, мы не можем ждать, мы спасаем жизнь нашего больного, — он выделил слово «нашего».

— Мы понимаем. Но ведь и вы должны понимать, какую ответственность берете на себя.

— Я понимаю.

— Если вам что-то нужно для его спасения, мы достанем все из Кремлевской больницы и привезем откуда угодно.

— Кремлевская больница уже отказала нам выдать их запас крови[94]. Мы запросили в Институте переливания крови, и нам уже привезли. Но понадобится много лекарственных препаратов, которых у нас нет. В первую очередь раствор для предотвращения отека мозга. А его у нас в стране нет вообще.

Цалюк диктовал, что нужно для лечения и чего нет в больнице. А в ней не было почти ничего для такого тяжелого больного. Два академика-химика Семенов и Энгельгардт в тот же день стали синтезировать нужный препарат.

За кровью ездили Алеша с Маргаритой. Он нашел ее в толпе врачей, она стояла в стороне и плакала.

— Хорошо, что ты позвонила мне. Поедем в Институт переливания, Миша туда звонил.

По дороге Маргарита говорила:

— Я не знала, что делать, подумала, что у тебя есть связи, ты сможешь оповестить нужных людей.

Алеша спросил самое главное:

— Он выживет?

— Не знаю. Миша Цалюк прекрасный врач, он может делать чудеса. Только чудо спасет Ландау. Мы обязаны сотворить чудо! — Ош расплакалась и уткнулась в его плечо.

* * *

Ландау называли Моцартом в науке. По книгам Ландау учились физики всего мира.

В 1929–1932 годах Ландау был в научной командировке в Англии, Швейцарии и Дании, работал вместе со знаменитым датским физиком Нильсом Бором. В 1937 году директор Института физических проблем академик Петр Капица назначил 29-летнего Ландау руководителем отдела теоретической физики. В те годы шла кампания разгрома науки, арестовали иностранных специалистов А.Вайсберга и Ф.Хоутерманса, в августе — сентябре 1937-то были арестованы, а в ноябре расстреляны физики Л.В.Розенкевич (соавтор Ландау), Л.Шубников, В.Горский. Все это вызывало протесты ученых, и в апреле 1938 года Ландау отредактировал написанную М.А.Корецем листовку, призывающую к свержению сталинского режима, Сталин назывался в ней фашистским диктатором. Листовку передали антисталинской группе студентов для распространения по почте перед первомайскими праздниками. Но все дело было раскрыто органами госбезопасности, и Ландау, Кореца и Ю.Б.Румера арестовали за антисоветскую агитацию.

Ландау обвинили в том, что он немецкий шпион. Запуганный и затравленный допросами и угрозами, молодой физик подписал признание. Ему грозила многолетняя ссылка или даже казнь. Целый год академик Капица добивался его освобождения. Это было время массовых арестов, и все панически боялись заступаться за арестованных, чтобы не попасть под подозрение самим. Но Капица писал письма протеста во все высшие инстанции. Он добился, чтобы его принял сам Берия. Капица доказывал, что Ландау не может быть шпионом и врагом, что он гениальный физик, что он крайне полезен советской науке и станет гордостью страны. Берия показал ему протокол допроса с подписью Ландау: