- Слушаемся, батюшка. Хотели ведь, да покудова не успели… - смиренно пробормотал тиун.

Вернулся Глеб в Белоозеро с чувством выполненного долга. Отдохнув, решил собрать свое воинство и устроить ему смотр. Дружина теперь была доведена до сотни человек, и возглавлял ее Ипатий, бывший десятник, сын тиуна с Шексны. Глеб вызвал к себе Ипатия:

- Собери всю дружину. И поскорее.

- Как же всех скоро соберешь? - растерялся сотник. - Кто-то отправился на рыбалку, кто-то занимается хозяйством.

Ипатий после недолгих раздумий приказал ударить в вечевой колокол, который висел с незапамятных времен на городской площади перед главным храмом, с тех самых времен, когда на Белоозере собиралось вече. Но вече давно ушло в прошлое. В колокол звонили только тогда, когда в городе случались пожары.

Собрать всю дружину оказалось не так-то просто. Многие дружинники жили по своим домам, в разных частях города. Пришлось Ипатию посылать ходоков. Не все дружинники находились дома. Одни заготовляли в лесу дрова, другие отправились на охоту. Поэтому собралась дружина далеко не полная, да и то после долгих ожиданий. Глеб вышел на площадь перед храмом, произнес строго:

- Плохо служите, мужики. Скверно служите. Подводите вашего сотника.

Князь Глеб, не скрывая своего раздражения, долго и непотребно, что с ним случалось не часто, ругался. Закончил свою речь словами:

- Повелеваю. Половина дружины остается в казарме и несет охранную службу на постах. На следующий день ее сменяет другая половина. Сотник должен быть осведомлен, где каждый из вас находится. Отлучаться из города по всяким хозяйственным делам имеете право только с его ведома. Кто нарушит мое предписание, тому урежу жалование. А злостных нарушителей порядка из дружины выгоню. Вот так-то, мои дорогие.

Потом князь Глеб стал выяснять, кто из дружинников располагает кольчужной рубахой. Таких оказалось немного, всего двенадцать человек.

- Мало, - решил Глеб и отобрал еще полтора десятка самых рослых и плечистых дружинников. Приказал им: - Пойдите к кольчужному мастеру и закажите кольчуги. Скажите ему - расходы берет на себя княжеская казна.

Остальным дружинникам Глеб приказал пошить кожаные рубахи, грудь прикрыть металлическими пластинами.

- Рубахи изготовите своими руками, а пластины приобретете у кольчужника.

Глеб Василькович понимал, что княжеству ничего не грозит, кроме набегов мелких банд новгородских ушкуйников. Они появлялись изредка на западе княжества, на Верхней Суде, на Мегре, но открытых столкновений с дружинниками избегали. Обычно местные жители брались за оружие и сами давали ушкуйникам отпор. Но князь Глеб ожидал, что золо-тоордынский хан снова вызовет его к себе с дружиной и заставит участвовать в походе против непокорных кавказцев. А к такому походу приходилось готовиться.

С открытием навигации Глеб поручил одному из белозерских купцов, отправлявшемуся по торговым делам в Орду, выкупить очередную партию полонян. А сам решил вместе с сыном проведать брата в Ростове и побывать на могиле матери.

Глеб заметил большие перемены в брате Борисе. Разница в летах между ними составляла всего шесть лет, но Борис выглядел значительно старше своего возраста. Он располнел, обрюзг и потерял прежнюю живость азартного охотника. Глеба охотиться не приглашал, а пустился в жалобы. У него неожиданно осложнились отношения с баскаком Файзуллой, который прежде казался человеком покладистым, уступчивым. Ростовский князь уличил баскака в незаконных поборах с населения в свою пользу, которые могли вызвать вспышки народного возмущения. Файзулла на увещание князя реагировал болезненно, надерзил и вдобавок пожаловался главному баскаку во Владимире, обвиняя Бориса в неуважении к ханскому представителю. Главный баскак принял сторону Файзуллы, а не ростовского князя. Трусоватый по характеру Борис опасался, что главный баскак может пожаловаться на него хану. С братом Борис Василькович поделился тревожными предчувствиями.

- Боюсь вызова в Орду. Плохо для меня это может кончиться.

- Брось раньше времени тревожиться, Борисушка. Пригасил бы лучше поохотиться, - успокаивал его Глеб.

- Не до охоты мне. Тут еще старший сынок огорчает.

Старшему сыну Бориса Дмитрию шел уже двадцать третий год. К этому времени князья обычно обзаводились семьей. Но Дмитрий с женитьбой не спешил, хотя отец и предпринимал неоднократные попытки высватать сыну невесту княжеского рода. Но неожиданно княжич увлекся одной ростовской боярышней и заявил отцу, что хотел бы на ней жениться. Борис был недоволен выбором сына. Боярышня принадлежала к роду не самому сановному среди ростовских бояр, красотой особой не блистала. Мог бы и лучшую партию найти. Но княжич упрямо стоял на своем.

- Что скажешь, брат? Как поступить со строптивым сыном? - спросил Борис Глеба.

- Коли приворожила боярышня сынка твоего, не препятствуй.

Борис примирился с выбором сына, решил воспользоваться приездом брата и племянника и сыграть свадьбу. Но в пику строптивому сыну решил никого из других родичей на свадьбу не приглашать: ни ярославского Федора, ни угличского Романа, ни муромчан, ни тем более других, более отдаленных родственников.

Свадьба была не слишком пышной и многолюдной. Среди гостей, кроме князя Глеба с сыном, были только родные невесты, другие ростовские бояре, да кое-кто из местных купцов. Глеб спохватился, что ему ничего не было заранее известно о свадьбе племянника и поэтому у него нет подарка. Пришлось побродить по лавкам ростовских купцов. В конце концов выбрал серебряный жбан для вина и блюдо, украшенное чеканным узором, для жениха и тяжелое ожерелье из камней-самоцветов - для невесты.

- Спасибо, дядя Глеб, - сказал, обнимая его, племянник. - Хоть ты меня понимаешь.

Перед свадьбой Глеб Василькович посетил могилы родителей, над которыми настоятель собора совершил поминальный молебен. Владыку Игнатия, готовившегося к венчанию молодых, не стал беспокоить. Потом посетил в женском монастыре келью матери. В ней оставалось все так, как было при ее жизни. Даже Библия лежала на столе, раскрытая на той самой странице, на которой инокиня Марфа прервала чтение…

Когда Глеб с сыном возвращались на испытанном дощанике в Белоозеро, князь подумал, что вот уже прошло полтора года, как нет Феодоры. Да и в последние два-три года ее жизни он не имел физической близости с женой из-за ее болезни. Ведь мог бы, воспользовавшись своими возможностями, подобрать пригожую наложницу и жить в свое удовольствие. Однако же не сделал этого: считал себя повязанным священными узами брака с больной женой и вел воздержанный образ жизни.

А нужно ли теперь придерживаться прежнего образа жизни? Ему шел тридцать девятый год: возраст немалый. Не юноша, а человек, испытавший на своем веку многое. Жениться, что ли, вторично, как это сделал ярославский князь Федор? Разве не нашлась бы и для него выгодная партия в ханском окружении, даже в ханской семье?

Глеб Василькович не принял какое-либо решение на сей счет. Не поздно ли думать о второй женитьбе? Исчезла в нем прежняя юношеская легкость и прыть. Не то чтобы одряхлел, но годы дают о себе знать.