Роберт вышел из ворот и зашагал по улицам. Несмотря на ранний час, жители уже начали просыпаться. Он прошел мимо фигуры, закутанной в плащ с капюшоном, присевшей у лавки кузнеца, у ног которой на земле лежала старая черная собака. Через несколько шагов в тени дверного проема Роберт заметил мужчину и женщину, слившихся в поцелуе. Откуда-то спереди долетел грохот колес ручной тележки. На рыночной площади высилась церковь, отбрасывая квадратную тень в лунном свете. Сделав несколько шагов по открытому пространству, Роберт приостановился, вспоминая минувшие дни, окрашенные солнечным светом радости и надежды. Он вспомнил, как ехал по этим улицам, возвращаясь с охоты, когда усталые лошади были покрыты пылью, а мужчины весело перекликались с его дедом. Он вспомнил гордость, которая охватывала его всякий раз, когда он слышал неподдельное уважение в их голосах.

Роберт продолжил свой путь через площадь. Оказалось, что сам процесс ходьбы оказывает на него успокаивающее действие. Раз или два ему слышались шаги за спиной, но, оборачиваясь, он никого не видел. Вскоре он вошел в ритм размеренной ходьбы и, дойдя до окраин городка, не стал останавливаться, а углубился в лес, который уже звенел птичьими голосами. Пройдя по тропинке, утоптанной ногами людей и копытами животных, Роберт вышел на берег озера, погруженный в раздумья о своем деде.

«Мужчина, который не способен держать данное однажды слово, недостоин называться мужчиной».

Старый лорд часто повторял эти слова. Роберт присягнул на верность королю Эдуарду и дал клятву Хэмфри де Воэну и Рыцарям Дракона, что будет защищать дело монарха. Несмотря на противоречия, которые раздирали его изнутри после кражи Камня Судьбы, он не мог в одночасье забыть об этом. Настоящий рыцарь, человек чести, никогда не нарушит своего слова. Уж чему-чему, а этому дед научил его. Но как быть, если мужчина дал две клятвы, одна из которых противоречит другой? Что ему делать тогда?

Луна поднялась высоко и стала совсем маленькой — ее свет более не мог соперничать с проблесками нарождающегося дня. Темное зеркало озера было неподвижным, и лишь иногда по нему скользили тени пролетающих птиц. Вдалеке, на другом берегу, из-за деревьев выглядывала зловещая громада замка. Роберт уже мог различить дымки, поднимающиеся из его внутреннего двора. К этому времени слуги уже проснулись и сейчас готовят завтрак, растапливают очаги и кормят животных. И вдруг из леса у него за спиной в небо с карканьем взлетели шесть ворон.

Роберт закрыл глаза и стал слушать тишину, когда птицы улетели. И тогда он услышал их: легкий, едва уловимый треск сучьев и шелест травы. Он потянулся к мечу и выхватил его из ножен, одновременно разворачиваясь на звук и напряженно вглядываясь в темноту. Взгляд его уперся в согбенную фигуру в коричневой накидке с капюшоном, которая направлялась к нему. Когда он увидел большого черного пса, устало трусившего рядом, то сообразил, что именно их видел за воротами замка. Поначалу он решил, что это попрошайка. Но, когда фигура вышла из тени деревьев, Роберт понял, что кто бы это ни был, он опирается на палку, с трудом переставляя ноги. Из-под низко надвинутого на лицо капюшона выбивались длинные спутанные пряди пепельно-седых волос. Роберт разглядел морщинистую шею, опущенные вниз уголки губ и отвисающую челюсть.

— Кто ты?

Фигура откинула с головы капюшон накидки.

Роберт молча уставился на суровое лицо, на котором годы оставили свой жестокий след. Прошло много лет с той поры, как они виделись в последний раз, но он моментально узнал ее.

— Эффрейг? — пробормотал он, опуская меч.

— Я шла за тобой от замка. — Голос ее звучал хрипло и едва слышно. — Я поняла, что это ты, по твоей одежде.

Роберт опустил взгляд на собственную накидку, украшенную гербом Каррика.

— Иначе я не узнала бы тебя. — Хриплый голос Эффрейг смягчился от изумления. — Того мальчика, которого я знала, больше нет. Передо мной стоит мужчина.

Ее гэльский походил на давно забытую песнь. После смерти матери Роберт разговаривал, в основном, на французском или шотландском наречии. Он тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие при виде нее воспоминания.

— Когда ты пришла сюда? — Он подумал о том путешествии, которое ей пришлось совершить из Каррика, проведя несколько дней в дороге, а быть может, и более, учитывая ее возраст. — И зачем?

— Ко мне приходила Бригитта. Ее муж, возвращаясь из Эдинбурга, услышал, что ты здесь. Он сказал, что граф Каррик поднимает мужчин Аннандейла.

— Бригитта? — Имя всколыхнуло воспоминания о худенькой, как щепка, девчонке с неопрятными жидкими волосами.

— Ты поднимаешь людей своего отца ради того, чтобы идти на Каррик? — Тон ее голоса был резким и требовательным, но в нем звучала надежда.

— На Каррик? — Роберт нахмурился. Неужели этой старой женщине известно нечто такое, чего не сказали ему вассалы? — Но в Каррике нет войны.

— Войны нет. Но борьба есть. Большая борьба, великая. — Когда она, хромая, подошла к нему, черный пес неспешно последовал за нею.

И тут Роберт увидел белые, незрячие глаза собаки. Он мельком подумал, а не одна ли это из тех двух гончих, которых она держала в те времена, когда они только познакомились, — и которая укусила его брата Александра.

— Нам, зажатым между Эйром и Галлоуэем, приходится очень нелегко. — Исхудавшее лицо Эффрейг было мрачным. — Солдаты одного англичанина по имени Перси наседают на нас с двух сторон. Жалобы на них подавляются еще до того, как мы успеваем их подать, взятками или силой. А за нашими границами дела идут еще хуже. Бригитта принесла мне новости из Эйршира, и многие приходят ко мне, моля облегчить их страдания. А страданий у нас много, и в городах, где ныне полно английских солдат, и в деревнях, где налоги оставляют детей голодными. Я слыхала о мужчинах, повешенных без суда и следствия, о разграбленных домах, о женщинах… — Она сделала паузу. А когда заговорила опять, голос ее перешел в едва слышный шепот. — После восстания Уильяма Уоллеса стало еще хуже, но, по крайней мере, он дал своим людям надежду. И я пришла, сэр Роберт, чтобы узнать, можем ли мы надеяться на вас. Нашего лорда и господина.

Несколько долгих мгновений Роберт не знал, что сказать. Более всего его душила ярость: на то, что она принесла ему известия, которые обязаны были сообщить Эндрю Бойд и другие его вассалы, на то, что она сочла себя вправе сделать это, и на себя — за то, что не знал о страданиях своих людей.

— Я здесь по приказу отца, — стиснув зубы, сухо ответил он. — Но я намерен вернуться в Каррик, как только исполню порученное мне здесь дело. Я знаю сэра Генри Перси. Я лично поговорю с ним.

— Поговоришь с ним? — Казалось, морщины на лице Эффрейг стали еще глубже. — Когда я услышала о твоем союзе с англичанами и их королем в начале войны, то сперва не поверила. Твой отец, да. Но ты? Твой дед выплакал бы глаза от стыда, доживи он до этих дней.

Роберт прищурился, чувствуя, что гнев грозит вот-вот вырваться наружу.

— Ты забываешь, что мой дед служил и Эдуарду, и Генриху. Так что я — не первый Брюс, который состоит на службе у короля-англичанина.