проката Германии, в 1931 г. работала лишь на 1/3 от своих производственных мощностей, но, несмотря на это, снизила отпускные цены лишь на 8 % по сравнению с докризисным 1929 годом ([62] р.165) — хотя снижение цен на другие товары и сырье (и, следовательно, издержек производства) было, как указывалось выше, намного большим. В результате такой политики монополий миллионы рабочих были уволены, и в целом только число официально безработных в конце 1932 г. — начале 1933 г. (накануне прихода Гитлера к власти) достигло 6 миллионов человек, или почти 40 % от всего трудоспособного населения страны ([129] рр.98, 371).

Если постараться выразить одной фразой все сказанное выше, то можно сказать, что монополии пожирают экономику.

Факты свидетельствуют о том, что монополизация усиливалась во все эпохи глобализации. Но чем объяснить такую закономерность? Подробно этот вопрос рассматривается во второй книге трилогии [31]. Но можно указать, например, на такую причину, объясняющую данный феномен. Любая компания в условиях роста международной конкуренции и нестабильности, связанных с глобализацией, стремится к укреплению своей внешней конкурентоспособности. Самый лучший для этого способ — укрупнение компании путем покупки конкурента. Особенно хорош этот метод для усиления своих позиций на зарубежных рынках. Так, добрая половина некогда ведущих западноевропейских автомобильных концернов (Opel, Rover и другие) была приобретена их американскими и японскими конкурентами — в целях завоевания рынка Западной Европы. Причем, такие слияния формально не противоречили антимонопольному законодательству стран Западной Европы — ведь у покупателей не было своего производства в этих странах на момент приобретения. Но их следствием стало укрупнение американских и японских автомобильных концернов и ослабление позиций национальных производителей. Перед лицом такой экспансии во всем мире происходит смягчение антимонопольного регулирования: чиновники в антимонопольных органах начинают смотреть сквозь пальцы на процессы монополизации внутренних рынков, а общественное мнение также приветствует укрупнение национальных компаний, поскольку полагает, что это усилит национальную конкурентоспособность.

Например, вряд ли без благоприятного общественного мнения и одобрения со стороны государства могли бы произойти такие сделки в конце XX — начале XXI вв., как образование гигантской американской ConocoPhillips (в результате слияния двух крупных американских нефтегазовых компаний), образование гигантского банковского баварско-австрийско-итальянского холдинга UniCredit, слияние французских автопроизводителей Peugeot и Citroen, слияние нескольких итальянских банков с образованием Banca Intesa, образование английского фармацевтического гиганта GlaxoSmithKline и немецкого Bayer-Schering (оба были созданы в результате слияния двух крупных национальных фармацевтических компаний), объединение всех российских алюминиевых компаний в гигантский конгломерат с названием «Русский алюминий». В некоторых случаях государства не только молчаливо одобряют, но и сами выступают инициаторами и спонсорами создания монополистических объединений. Так, авиастроительный концерн Airbus был создан ведущими государствами Западной Европы в противовес конкуренции со стороны американского гиганта Boeing.

Но точно такие же явления происходили в предыдущую эпоху глобализации. Процесс образования национальных монополий в Западной Европе, США и России в конце XIX в. — начале XX в. шел либо при молчаливом одобрении государства и общественного мнения, которые рассматривали его как фактор укрепления национальной конкурентоспособности, либо, как в Германии и России, при непосредственной поддержке и участии государства. При этом даже там, где существовало строгое антимонопольное законодательство, оно под влиянием указанных тенденций смягчалось. Так, в США в 1918 г. специальным законом были выведены из-под действия указанного законодательства монопольные объединения, созданные в целях экспорта. А во Франции в 1926 г. были разрешены монопольные объединения, которые ставили целью получение не более чем «нормальной» прибыли ([214] рр.217, 219). Ясное дело, что эти поправки к законам открыли возможности создания самых разных монополий, якобы стремящихся лишь к «нормальной» прибыли или занимающихся «исключительно» экспортом, как в случае упоминавшегося выше картеля экспортеров меди в США, фактически монополизировавшего весь американский рынок меди. Таким образом, мы видим, что сама логика международной конкуренции в условиях глобализации и в прошлом столетии, и в наши дни, приводит к одному и тому же результату — к монополизации.

Но если наличие государственной компании, занимающей монопольное положение в отраслях национальной нефте- и газодобычи может оправдываться необходимостью государственного контроля за природными ресурсами и справедливым использованием доходов от их использования в интересах общества, то образование монополий в большинстве других отраслей (с участием государства или без такового) вряд ли можно чем-то оправдать. Вернее, их можно оправдать как краткосрочную меру — попытку поддержать национальные компании в ответ на международную конкуренцию, но в дальнейшем эта мера неизбежно вызовет еще большее число проблем, о которых выше говорилось. В 1930-е годы, когда опасности монополизации на Западе для всех стали очевидными, в правление американского президента Рузвельта была разработана и осуществлена большая программа по демонополизации всех отраслей. Американскому правительству пришлось прибегнуть к поистине драконовским мерам: многие крупные компании были принудительно разделены на несколько более мелких, от чего не могли не пострадать акционеры этих компаний. Аналогичные мероприятия были осуществлены в западноевропейских странах после Второй мировой войны. Получается, что нынешние тенденции к слияниям и поглощениям постепенно уничтожают ту работу по демонополизации, которую проводили западные государства в тот период и которую, по всей видимости, опять придется повторить, в случае если указанные тенденции вызовут новую Великую депрессию.

Итак, выше были описаны тенденции и явления, вызывающие экономический кризис в эпоху глобализации: демографический кризис, обнищание массы населения, монополизация экономики. Хотелось бы подчеркнуть, что все эти явления не выдуманы мною, а хорошо известны историкам, экономистам и их свидетелями были все люди, жившие в соответствующие эпохи. Так, именно эти причины, по мнению экономистов и экономических историков, привели к тому, что Великая депрессия 1930-х годов стала действительно «великой», длившейся целое десятилетие и приведшей к беспрецедентной безработице и падению производства ([69] рр.9-20; [129] рр.418–419). Но экономисты не могут понять, откуда взялись эти тенденции и почему они совпали во времени и в пространстве, поразив все ведущие страны Запада в 1920-е — 1930-е годы. Проведенный выше анализ показывает, что все эти тенденции в большей или меньшей степени наблюдались во все предыдущие эпохи глобализации; они также происходят, как видим, и в последние десятилетия, с конца 1960-х годов, когда началась нынешняя глобализация.

Есть ли альтернатива глобальной модели развития? В предыдущих главах уже приводились примеры, когда в рамках отдельных стран (ряд западноевропейских стран в XVIII веке, США в XIX веке, большинство стран Запада в середине XX века) была реализована такая альтернативная модель — региональная модель развития. Она возможна, когда отдельная страна или группа стран защищают свой рынок системой достаточно высоких таможенных пошлин: исходя из западноевропейского и американского опыта, они должны быть на уровне не менее 30–50 %. Причем, сырье, а также товары, которые страна не собирается производить, могут ввозиться