– У русских здесь есть железная дорога? – удивлённо спросила она.

Офицеры рассмеялись, и Джейн по свежей привычке подумала: «Может, стоит спросить и по-французски»?

– Нет, мисс, – услышала она несколько ответов сразу, – это наша железная дорога. Русским хватает металла только на пушки.

Место, к которому они приближались, видимо, было своеобразным перекрёстком между союзными лагерями: кроме британцев все чаще попадались французы, Джейн узнавала их по речи и непривычной форме. Она столько раз видела французских солдат на картинках, а тут встретила их впервые и удивилась не меньше, чем когда впервые в Финляндии увидела волка, а может быть, и ещё больше – как если бы узнала, что волки стали союзниками людей.

Ещё Джейн заметила, как меняются солдаты (да и офицеры), попадавшиеся навстречу. Драгуны, ходившие патрулём за линию редутов, ещё более или менее напоминали солдат, привычных по Портсмуту – вид, конечно, не парадный, но относительно свежий. Здесь же, чем ближе к осадным батареям, все больше попадалось усталых солдат, с очевидной небрежностью в мундирах. Джейн показалось, что уже умеет отличать артиллеристов от других родов войск – артиллеристы вообще держались по-особому, как люди, на лицах которых был готовый ответ на вопрос: «Чем же вы собираетесь нас напугать?»

Однако тут произошло событие, заставившее всех окрестных военных принять более или менее бравый вид, и Джейн, условным рефлексом офицерской дочери, поняла причину.

Понял и Данилыч, остановил повозку.

Навстречу им шли несколько джентльменов. Джейн узнала лишь одного из них – спасибо Лайонелу, приучившему её к газетам. Это был не кто иной, как сам фельдмаршал Фицрой Джеймс Генри Сомерсет, лорд Раглан, бывший адъютант герцога Веллингтона, оставивший сорок лет назад при Ватерлоо свою правую руку. По этой-то причине он и бесил союзников на военных советах, называя неприятеля не иначе как «французы». Командующий войсками Её Величества в Крыму выглядел не так, как на привычных гравюрах и фотографиях, – в его походке и взгляде была привычная величественность, но при этом и очевидная усталость.

Капитан Гордон, выехавший вперёд, спешился перед командующим и уже рассказал ему о странной встрече вблизи английских позиций.

Джейн выскочила из коляски и сделала книксен.

– Вы и правда из России? – спросил лорд Раглан и улыбнулся: – Как русские, по-вашему, они хотят воевать дальше?

Джейн улыбнулась сама. Вопрос командующего показался ей концентратом всех вопросов, заданных с той минуты, когда они пересекли линию британских редутов.

– Милорд, по моим наблюдениям – да, – ответила она.

– А ваши спутники, любезно доставившие вас под Севастополь, тоже прибыли на войну с нами?

– Исключительно из соображений человеколюбия, – сказала Катерина Михайловна на не очень хорошем английском. – Извините, милорд, вы позволите мне перейти на язык вашего союзника?

– Конечно, мадам, – улыбнулся лорд Раглан.

– Сэр, мой слуга хотел бы засвидетельствовать вам своё почтение.

Данилыч слез с козёл. Делал он это угловато, осторожно, будто боясь, что развалится, конечно же, с кряхтением, а когда стал кланяться английскому командующему, тот с улыбкой несколько раз сказал «но». Джейн, как ей ни было тревожно, отвернулась, чтобы сдержать смех.

– Мой слуга говорит, что, подобно вам, имел честь участвовать в великой войне против тирана Европы. – Лорд Раглан улыбнулся опять, но чуть смущённо. – Но сейчас его руки, прежде крепко державшие меч, с трудом удерживают вожжи. Поэтому он просит вас…

– А ем батон отмен, гав мерси, призреть мигом[89], – натужно проскрипел Данилыч, стесняясь поднять глаза на лорда Раглана. Джейн даже не сразу поняла, что он хотел сказать, зато поняла причину опущенного взгляда.

Офицеры, и тем более пожилой командующий, поняли сказанное не сразу, а когда поняли (лорд Раглан – с подсказки), то рассмеялись, и притом гораздо громче, чем Данилыч, как заметила Джейн тоже хихикавший в кулачок.

– Мой слуга надеется, – перетолмачила Катерина Михайловна, – что вы отнесётесь с почтением к его сединам и не воспрепятствуете ему выполнить свой долг до конца: доставить меня и моего племянника в Севастополь.

– Мадам, относительно вас и вашего почтённого слуги не может быть и сомнений, – ответил командующий, – что же касается статуса вашего племянника, то я надеюсь, в ближайшее время он прояснится…

В речи лорда Раглана возникла небольшая пауза, которой воспользовался подоспевший адъютант:

– Милорд, вас ждёт генерал Пелисье[90].

– Извините, леди, вынужден покинуть вас – очередное чёртово совещание. Передайте вашему славному кучеру, что совещаться с французами ещё сложнее, чем сражаться против них. Не волнуйтесь, мои офицеры позаботятся о вас. Прощайте.

После чего Его Лордство величественно удалился. Внимание офицеров временно переключилось на Данилыча. Чаще других они задавали два вопроса: в каком качестве Данилыч воевал с Наполеоном и сколько же вёрст проехал по России такой дряхлый кучер?

Джейн впервые получила возможность оглядеться. Она посмотрела на Сашу, держащегося напряжённее всех, улыбнулась ему: что-нибудь придумаем, как-нибудь выкрутимся.

Ещё она поняла: первый раз за много-много месяцев Саша ничего не может сделать для неё. С той минуты, когда они пересекли британские позиции, помогать ему должна она.

Но пока Джейн даже не решалась заговорить с ним, в присутствии офицеров.

Поэтому-то она принялась разглядывать окрестности. Джейн хорошо различала передовую линию, окутанную дымом непрерывно стреляющих орудий. А также различала разрывы бомб от пушечных выстрелов, видела, как в какой-то полумиле от неё иногда появляются чёрные облака сгоревшего пороха и вырванной земли.

«Стреляют не в меня, но в мою сторону, – с интересом подумала она. – Впрочем, сегодня в меня уже стреляли…»

– Джейни!

Джейн обернулась и увидела отца.

* * *

«Джентльмены, вы не возражаете, если я немного поговорю с дочерью?» – спросил сэр Фрэнсис. Джентльмены не возражали, однако сами хотели продолжить расспросы почтённой леди и её ещё более почтённого кучера. Поэтому ради уединённого разговора пришлось отойти.

«Хороши британцы, – прошептал Данилыч Катерине Михайловне, – папенька столько дочурку не видел, и хоть бы обнялись. Суровая нация!»

В осадном лагере, как уже поняла Джейн, понятие «уединённый» весьма и весьма относительно. По улицам палаточного города проходило множество народа, причём, как и в обычном, каменном городе, кто-то спешил по делам, а кто-то отдыхал от дел. Поэтому самой лучшей формой разговора оказалась прогулка. Как в детстве.