The Master of Ceremonies requests that he may be honoured with the names of those gentlemen of the Russian Embassy who propose to attend, specifying who are to be presented on each occasion.

The Master of Ceremonies will be exceedingly obliged if he may be honoured with a reply to this communication five days at latest before the date on which each Levee takes place»[133].

Пожалуй, лучше по-английски и не скажешь — точно, кратко и изящно.

Таких раутов исключительно для джентльменов при дворе английского короля в «приёмный сезон» было несколько — были и третий, и четвёртый levее. На каждое из приглашений посол А. К. Бенкендорф «накладывал» резолюцию на французском языке с указанием должностей и фамилий своих подчинённых, которые были обязаны почтить короля Англии своим присутствием.

Королевский двор задавал эталон этикета, и дипломатический корпус, естественно, стремился во всём ему соответствовать. Посещение раута в Сент-Джеймсском дворце было, конечно, большой честью, и пропустить его было бы для дипломата недопустимой ошибкой.

Дипломатический корпус должен был следовать и другим правилам двора, например в части ношения траура. В те времена не соблюсти хотя бы внешнюю видимость соболезнования королевскому двору было непристойно. Если двор объявлял траур, то все посольства должны были неукоснительно следовать ему. С королями тогда не шутили, потому что и цари не потерпели бы от своих дипломатов никакого на этот счёт вольнодумства. Пролетарии всех стран ещё и не думали соединяться, а международная солидарность монархов действовала на протяжении многих веков.

Вот Сент-Джеймсский двор предписывает всем своим подданным (во всяком случае, тем из них, кто желает и может соответствовать этому званию) и дипкорпусу следующее:

«Гофмейстерская Часть, Сент-Джеймсский дворец, Ю. В. 11 января 1907 года

Король приказывает, чтобы Двор с нынешнего дня в течение двух недель носил траур по Её Величеству последней Королеве Ганноверской, Вдовствующей Герцогине Камбэрлэндской, Первой Кузине когда-то удалённой от Его Величества Короля, а именно:

Леди носят чёрные платья, белые перчатки, белые или чёрные туфли, плюмажи из перьев и веера, жемчуг, бриллианты или простые золотые или серебряные украшения.

Джентльмены носят на левой руке креповые банты, военную форму или придворные мундиры.

Двор переходит на полутраур в пятницу, 18 числа этого месяца, то есть:

Леди носят чёрные платья с цветными лентами, бутоньерки, плюмажи и украшения, или серые или белые платья с чёрными лентами, бутоньерки, плюмажи и украшения.

Джентльмены продолжают соблюдать тот же траур.

И в пятницу, 25 числа текущего месяца, Двор прекращает траур».

Комментарии, как говорится, излишни. Есть плюмажи, ленты, бутоньерки, а также жемчуг, бриллианты или, на худой конец, простое золото и серебро — носи траур по вдовствующей герцогине, когда-то удалённой от короля! Впрочем, у дипломатов всё это было — в том или ином количестве.

Британский этикет, по всей видимости, понравился двору Романовых, потому что в феврале 1907 года 2-й Департамент Министерства иностранных дел попросил советника-посланника посольства в Лондоне С. А. Поклевского-Козелла собрать материал о правилах и практике соблюдения государственного траура в Великобритании (свой этикет, принятый на этот счёт в 1831 году, слишком устарел). Поклевский-Козелл сочинил соответствующую ноту в Форин Оффис и получил неутешительный ответ: никаких особых правил в процедуре траура Альбион не изобретал. Всё функционировало по принципу прецедента. Впрочем, заключали свой ответ английские дипломаты, «the matter is receiving attention», что в переводе на современный бюрократический язык означает, что «дело взято на контроль».

В 1907 году посольство в Лондоне выполняло деликатное поручение Сент-Джеймсского двора, пересылая в Петербург мерки одежды для принца Уэльского Эдуарда, которому надо было сшить русский мундир и головной убор. Первый секретарь Севастопуло на всякий случай сообщал, что мерки принца фактически совпадали с мерками Николая II. И действительно: царь и принц, двоюродные братья, имели не только одинаковый рост и телосложение, но и походили друг на друга, как близнецы.

Дипломатам приходилось выполнять поручения протокольного характера не только для членов монарших фамилий, но и для обычных смертных. Императорский Санкт-Петербургский яхт-клуб попросил графа Бенкендорфа возложить цветы на гроб усопшего Эдуарда VII, члена яхт-клуба, что посол исполнил и послал председателю клуба чек на 15 фунтов, которые посольство потратило на покупку букета.

Довольно часто сотрудники Лондонского посольства выполняли и другие просьбы своих сограждан, в частности, передавали английскому королю подарки. Одна дама из Петербурга, собиравшая всю жизнь почтовые марки, решила подарить Георгу V свою коллекцию. Все дары и приношения обязаны были пройти контроль посольства в Лондоне, поэтому даму попросили написать соответствующее прошение на имя графа Бенкендорфа.

Английскому королю один русский подданный подарил книгу, которая, по-видимому, ему очень понравилась, но она была вручена монарху, минуя русское посольство. В этой связи Виндзор запросил посольство, не могло бы оно согласиться в качестве исключения «утвердить» этот подарок. Русские дипломаты ответили категорическим «нет». Дело закончилось тем, что книгу вернули в посольство, а дипломатические «цензоры» по каким-то соображениям книгу не пропустили. Король лишился подарка.

Но протокол есть протокол. Впрочем, в данном случае речь, кажется, шла не только о протоколе, а о безопасности монарха и о благонадёжности дарителей.

Кончина государственных деятелей непременно сопровождалась выполнением необходимых протокольных правил — правил выражения соболезнования и соблюдения траура. После смерти в конце 1894 года министра и статс-секретаря Н. К. Гирса все европейские дворы и правительства выразили императорскому правительству России соболезнования — как через российские миссии и посольства, так и через своих послов в Петербурге. Например, в Бухаресте король Карл от своего имени и от имени супруги отправил в русскую миссию для этих целей своего адъютанта, в то время как министр иностранных дел Румынии лично явился в миссию выразить соболезнование по поводу кончины своего коллеги. О выражении соболезнования посланник Н. А. Фонтон немедленно доложил на Певческий Мост, а временный управляющий Министерством иностранных дел Шишкин в ответ попросил Фонтона выразить королевскому двору и правительству Румынии от имени имперского правительства России благодарность за выражение соболезнования.