– Точно, это он, – сказал Уильямс, – не сомневаюсь, он-то нам и нужен.

– Да, все признаки у него налицо, – задумчиво отозвался Грант. – Жадность, тщеславие, полное отсутствие совести. Мне бы тоже очень хотелось, чтобы это был он. Мы бы оказали обществу большую услугу, если бы раздавили эту гадину. Но зачем ему это делать?

– Возможно, рассчитывал на деньги.

– Вряд ли. Он наверняка слишком хорошо знал, что она по отношению к нему чувствовала.

– Может, он подделал завещание, сэр?

– Не исключено. Но если у него имеется поддельное завещание, почему он все еще не заявил об этом? Скоро уже две недели со дня ее смерти. Нам не с чем продолжать. Мы даже не знаем, в Англии ли он.

– Наверняка в Англии, сэр. Помните, что сказала камеристка: он всегда знал, где она находится. Клей пробыла в Англии больше трех месяцев. Держу пари, он тоже здесь.

– Да. Да, это правда. Австралия? Дай мне посмотреть. – Он снова просмотрел «Нью-Йорк репорт».

– Это было около двух лет назад. Его там трудновато отследить, но если он вернулся в Англию вслед за сестрой, мы сможем его найти. Он не может держать рот на замке. Где-нибудь да проявится.

– Среди ее вещей не было писем от него?

– Нет, лорд Эдвард все просмотрел. Скажите мне, Уильямс, по какой причине Чампни, по вашему мнению, мог бы солгать?

– Только из благородства, – быстро ответил Уильямс.

Грант вздрогнул.

– Совершенно верно, – наконец произнес он. – Об этом я не подумал. Хотя не могу себе представить, что именно ему пришлось бы скрывать.

Глава семнадцатая

«Значит, свечи были не из тех, при свете которых ложатся в постель, – думал Грант, когда его машина мчалась по набережной в понедельник днем по дороге в Темпл, – речь о тех, что ставят на алтари». Братья Господни – это тебе не нищая миссионерская палатка. У них все завешано пурпуром и тонким льном, все обставлено как святилище, с великой роскошью. Так проявлялась всего-навсего любовь Герберта к показному, и в большинстве случаев это приносило прибыль (за исключением Кентукки). Изголодавшиеся по красоте и экзальтированные люди падали низко – и искупали это звонкой монетой.

Шиллинг Кристины был мерой ее презрения, возможно – ответом на все те случаи, когда Бог Герберта считал нужным отказать ей в мелочах, в которых нуждалась ее душа.

Очутившись в залитом зеленоватым светом и оттого сильно напоминавшем аквариум кабинете мистера Эрскина, где его уже ожидал лорд Чампни, Грант немедленно приступил к делу.

– Как вы посмотрите, если мы от вашего имени дадим коротенькое объявление в газете? – обратился он к ним обоим и изложил свой план.

Мистер Эрскин осторожно, словно боясь потревожить рыб, соединил кончики пальцев, нерешительно покачал головой и сказал, что опасается, как бы столь неожиданный шаг не привел к лишним осложнениям. Но лорд Эдуард неожиданно поддержал Гранта.

Несколько успокоенный, Грант вернулся к себе и тотчас отдал соответствующее распоряжение Уильямсу. Оставшись наедине с собой, он снова впал в сомнение: действительно, стоило ли создавать искусственные неприятности, когда и естественных на свете больше чем достаточно. Во всяком случае, в настоящий момент у бедного Гранта их хватало. «Вокруг вас одни неприятности» – как говорят обычно гадалки, раскладывая карты. Это как раз про него. Понедельник подходил к концу, а Тисдейл по-прежнему не подавал никаких признаков жизни. Первый, пока еще негромкий вой издала «Кларион», и завтра к утру на него накинется вся волчья стая. Где Роберт Тисдейл? Что предпринимает полиция, чтобы его отыскать? К чести Гранта, испытываемая им тревога была связана с беспокойством за самого Тисдейла, а не за себя, на которого неминуемо обрушится вся пресса. В последние два дня он действительно был уверен, что Тисдейл не появляется просто потому, что не видит газет. Не так-то просто раздобыть газету, когда ты в бегах. Но сейчас сомнение то и дело обдавало его легким холодком. Что-то тут было не так. Каждый газетный стенд в каждой деревушке пестрел крупными заголовками: «Тисдейл невиновен», «Разыскиваемый полицией человек невиновен». Как он мог их не заметить? В любой пивной, в любом вагоне поезда, в автобусах и домах – по всей стране эта новость была главной темой разговоров. И тем не менее Тисдейл хранил молчание. Никто не видел его с тех самых пор, как Эрика уехала от него в прошлый вторник. В ночь на среду над всей Англией разбушевался такой шквальный ветер, какого не знали здесь много лет, и в течение двух дней дуло и лило со страшной силой. Тисдейл забрал еду, которую Эрика оставила ему в среду, но потом ничего не трогал. То, что она положила в пятницу, все еще лежало на прежнем месте, превратившись к субботе в мокрое месиво.

Грант знал, что всю субботу Эрика обшаривала округу. Она обследовала местность с упорством и настырностью терьера: ни один сарай, ни одно мало-мальски заметное укрытие не были ею пропущены. Она вполне справедливо думала, что ночь на субботу он во что бы то ни стало должен был провести под крышей – ни одно человеческое существо не смогло бы продержаться той ночью под открытым небом, – и поскольку в среду он еще был у меловой дороги, то вряд ли ушел далеко.

Однако все ее усилия ни к чему не привели. Сегодня организованные поиски начала вести группа добровольцев – у полиции не хватало людей, – но пока никаких известий не поступало. Гранта начал охватывать настоящий страх, который он безуспешно пытался подавить. Но страх был как торфяной пожар: только затопчешь в одном месте, как он тут же снова возникает уже где-то впереди.

Новости из Дувра тоже были неутешительными. Тамошнее расследование двигалось нестерпимо (для любого не обладавшего терпеливостью полиции) медленно, во-первых, из-за страха оскорбить высокую особу и, во-вторых, из-за боязни, как бы не спугнуть птичку. Первое – в случае полной невиновности Чампни, второе – в случае, если он все же причастен к преступлению. Все это было очень сложно. Наблюдая за спокойным лицом Чампни (у него были правильные, изогнутые брови, усиливавшие впечатление полной безмятежности), пока они обсуждали ловушку для Герберта, Грант несколько раз вынужден был одергивать себя, чтобы не спросить впрямую: «Где вы были в ночь на среду?» Как бы себя повел Чампни? Скорее всего, несколько минут недоуменно молчал бы, потом слегка задумался бы и сказал: «После того, как я прибыл в Дувр? Провел вечер с тем-то и с тем-то, в таком-то месте». Потом до него