Я все еще считала его малышом, когда должна была считать мужчиной. Поэтому я прекрасно понимаю, что даже если ты мог бы его остановить, то не стал бы – ведь ты тоже из проклятого мужского рода.

Я почти дописала до конца страницы; расточительно начинать новую.

Мать очень любила тебя, Джейми, и когда она узнала, что умирает, то позвала меня и наказала заботиться о тебе. Как будто я когда-то переставала.

Нежно любящая тебя сестра,

Джанет Флора Арабелла Фрейзер Мюррей

Еще немного подержав письмо в руках, Джейми осторожно положил его на стол, опустил голову и подпер ее одной рукой, так что его лица я не видела. Другую руку он запустил в волосы и, потирая затылок, стал медленно качать головой. Его дыхание то и дело едва слышно прерывалось.

Наконец он убрал руку и, поморгав, посмотрел на меня. Щеки у него раскраснелись, в глазах стояли слезы, а в выражении лица поразительно смешались замешательство, ярость и смех – последний лишь слегка выделялся на фоне других эмоций.

– О боже. – Джейми шмыгнул носом и вытер слезы тыльной стороной ладони. – Господи. Как она, черт возьми, это делает?

– Что делает? – Я вытащила из лифа чистый носовой платок и подала ему.

– Заставляет почувствовать себя восьмилетним мальчишкой. И вдобавок идиотом. – Джейми вытер нос и осторожно коснулся рукой примятых роз.

* * *

Я очень обрадовалась письму Дженни, ведь теперь на сердце у Джейми станет легче. В то же время мне безумно хотелось узнать, чем закончился тот инцидент, о котором начала рассказывать Дженни. Джейми продолжение наверняка интересовало еще больше, хотя он тщательно это скрывал.

Спустя примерно неделю пришло письмо от его зятя Иэна: тот, как всегда, сообщал новости из Лаллиброха и Брох-Мхода, однако ни словом не обмолвился ни о приключениях Дженни близ Бэлриггана, ни о ее последующем открытии в увитой виноградом беседке.

– Спросить об этом прямо нельзя? – осторожно предложила я. Сидя на заборе, я наблюдала за Джейми, который готовился кастрировать выводок поросят. – Ни Иэна, ни Дженни?

– Нет. В конце концов, мне-то что? Пусть когда-то она была моей женой, сейчас она точно таковой не является. Если хочет завести любовника, ее дело. Пускай. – Джейми топнул по ножным мехам, раздувая небольшой костер, в котором нагревался прижигатель, и вытащил из-за пояса ножницы для кастрации. – С какой стороны подойдешь к делу, саксоночка?

Выбрать предстояло между тем, что тебя с большой вероятностью укусят при зажимании зубов, и тем, что тебя точно обгадят при атаке с другого конца. К несчастью, правда заключалась в том, что Джейми был куда сильнее меня, и, хотя ему не представляло труда кастрировать животное, у меня все же имелись профессиональные знания. Таким образом, мой выбор был продиктован соображениями практичности, а не героизмом, и я была в полной готовности: в башмаках на деревянной подошве, в плотном холщовом фартуке и потрепанной рубахе, которая когда-то принадлежала Фергусу и после свинарника направится прямиком в огонь.

– Ты держишь, я режу. – Я слезла с ограждения и взяла ножницы.

Последовала краткая, но шумная интерлюдия, после которой пятеро поросят отправились за утешительным угощением из объедков с кухни – под хвостом густо намазано смесью дегтя и живицы, чтобы избежать заражения.

– Что скажешь? – спросила я, глядя, как они с явно довольным видом принимаются за еду. – Что бы ты выбрал на месте поросенка – оставить яйца и самому добывать пропитание или лишиться их и барахтаться в роскоши? – Этих малышей будут держать в небольшом загоне и кормить жидким пойлом, чтобы их мясо было нежнее, а большинство свиней выпускали в лес, где они сами искали себе еду.

Джейми покачал головой.

– Вряд ли им будет недоставать того, чего у них никогда не было. К тому же у них есть еда. – Он оперся на забор, глядя, как закрученные хвостики машут и вертятся от удовольствия – похоже, крошечные ранки под ними были уже забыты. – Вдобавок иногда от яиц у мужчин одни горести, а не радости, хотя при этом я не встречал таких, кто хотел бы с ними распрощаться.

– Священники, пожалуй, считают их излишней ношей. – Я осторожно отлепила заляпанную рубаху от тела и стащила ее через голову. – Фух! Ничто не воняет так, как поросячьи экскременты!

– Даже трюм на корабле работорговца и разлагающийся труп? – смеясь, спросил Джейми. – Гноящиеся раны? Козел?

– Поросячье дерьмо, – решительно ответила я. – Вне конкуренции.

Джейми забрал у меня скомканную рубаху и разорвал на полосы, оставив чистые для протирания инструментов и заделывания щелей. Остальное бросил в огонь и отошел в сторону, когда вонючий дым понесло в нашу сторону.

– Был еще Нарсес. Великий генерал – по крайней мере, так говорили, – хотя и евнух.

– Наверное, разум мужчины работает лучше, если не на что отвлекаться, – со смехом предположила я.

В ответ Джейми лишь коротко усмехнулся, хотя мой комментарий его явно повеселил. Он забросал тлеющие угли землей, я забрала прижигатель и горшок с дегтем, и мы направились домой.

Из головы все не шел этот его комментарий – про то, что «иногда от яиц у мужчин одни горести, а не радости». Интересно, Джейми говорил в общем, или в его словах таился намек на конкретного человека?

В рассказах Джейми о недолгом браке с Лири Маккензи – кратких рассказах, по нашему обоюдному согласию, – не было ни намека на то, что она физически привлекала Джейми. Он женился на ней из-за одиночества и чувства долга, желая найти хоть какую-то пристань в жизни, опустевшей после его возвращения из Англии. По крайней мере, так он сказал.

И я ему верила. Джейми был человеком чести и долга, и я понимаю его одиночество в тот момент – ведь я чувствовала то же самое. С другой стороны, я знала его тело почти так же хорошо, как свое собственное. Оно было способно как вынести тяжелые муки, так и испытать невероятное удовольствие.

Большую часть времени мне удавалось не вспоминать о том, что однажды Джейми разделял с Лири постель, пусть недолго и, по его словам, без удовлетворения. Но я помнила, что она была и оставалась довольно привлекательной женщиной.

* * *

Оставшуюся часть дня Джейми был молчалив и погружен в свои мысли, хотя заставил себя пообщаться с Фергусом и Марсали с детьми, когда те заглянули к нам после ужина. Он учил Жермена играть в шашки, пока Фергус по просьбе Роджера вспоминал слова баллады, услышанной на улочках Парижа в его бытность юным воришкой-карманником. Женщины устроились у очага с вышивкой и вязанием и в связи с продвигающейся беременностью Марсали и помолвкой Лиззи начали рассказывать другу другу леденящие кровь истории о родах.

– Ребенок лежал на боку, размером с полугодовалого поросенка…

– Ха, а у Жермена, по словам акушерки, голова была точно пушечное ядро и смотрела в обратную сторону, вот уж какой изворотливый…