От такого известия я на стуле что ужаленный подскакиваю. Вот, блин! Смешал совок всех воедино, и теперь поди разберись, кто предателем оказаться может. Раньше одни евреи потенциальными шпионами да изменниками Родины были, а теперь ва-аще любое лицо нерусской национальности. Что кавказской, что инославянской. Не зря, видать, поговорка бытует: «Когда хохол родился, еврей заплакал»…

— И какие у них планы? — горлом пересохшим спрашиваю.

— Дней через пять-шесть они засаду в лесу на дороге к усадьбе устроят.

— Что значит — пять-шесть дней? — нервничаю. — У них что, плана точного нет?

— Есть. Но всё от погоды зависеть будет. По снегопаду акцию провести намечено — зона-то охраняется…

— Вооружение у них какое?

— Пистолеты, автоматы, базуки, ручные гранаты. Если получится, с КПП бронетранспортёр угонят.

Серьёзно, думаю. С чувством, толком, с расстановкой хохлы за меня взялись. Весьма обстоятельно.

— Сам справишься? — спрашиваю с тревогой.

— Во время первого покушения сложнее было, — плечиками пацан равнодушно двигает.

— Да уж, — кривлю губы недовольно. — Одни трупы остались. А мне эти террористы живыми нужны!

— Тут, Борис Макарович, всё от вашей охраны зависеть будет. Чтобы она их не перестреляла… — совсем уж безучастно роняет пацан.

— Ладно. Это моя забота, — вздыхаю облегчённо. Отхлёбываю кофе холодный и снова Пупсика с головы до ног взглядом окидываю. Честное слово, никогда раньше таким его не видел. Что камбала мороженая, инеем покрытая, передо мной сидит.

— Да что это с тобой? — напускаюсь на него в сердцах. — Вроде месяц тебя почти не трогал, сам с делами справлялся. Думал, отъелся здесь, здоровья набрался, а ты… Приболел, что ли?

Поднимает тогда Пупсик на меня глаза, и вижу я в них такую тоску безмерную, что просто оторопь берёт.

— Боюсь я, Борис Макарович… — с болью пацан выдыхает.

— Чего? — опешиваю окончательно.

— Взрыва ядерного на Украине. Прошу вас, не надо туда ракету пускать… — всхлипывает.

Оп-па! Вот те на! Что за бунт на корабле?! Ишь, миротворец хренов выискался! Как сейчас в «Хохляндии» солдатики российские сотнями гибнут, так ему плевать — ракета ядерная ему поперёк горла стала. Да я, может, этим взрывом кровопролитие гораздо большее отвращу — иначе на годы война в Европе разразиться может!

— Это ещё почему?! — свирепею в момент и от окурка сигарету новую прикуриваю. А руки у меня так и пляшут от ярости.

— Плохо мне становится, в кому впадаю, когда ядерные испытания подземные где-либо проводятся… — шепчет плаксиво Пупсик, и слёзы градом по щекам катятся. — А тут совсем близко взрыв будет, и в атмосфере… Высветит он меня, и дракон легко тогда обнаружит…

Я чуть не расхохотался. «Съест меня, тятя, медведь… Ей бо, задерёт!» — или как там? Только бредней шизоидных мне не хватало! Видел я как-то, что в голове у пацана творится, когда он желания мои выполняет. Жуткое, надо сказать, зрелище. Но какое оно отношение к реальности имеет? Кошмар фантомный психики неустойчивой. Хотел было резкую отповедь Пупсику закатить — мол, не в свои дела не суйся, — но передумал. Решил по-другому поступить.

— Боишься, говоришь? — язвительно спрашиваю, встаю и начатую было сигарету в пепельнице, что гусеницу зловредную, давлю.

— Боюсь… Очень… — давится слезами Пупсик, взглядом умоляющим мой взгляд ловя.

— А ты, — цежу жёлчно, — как команда «Пуск!» прозвучит, под одеяло в кровать заберись и нос не высовывай. Никакой дракон тебя не найдёт!

С этими словами выхожу вон и дверью хлопаю. Что за день у меня такой сегодня выдался — всяк, кому не лень, настроение изгадить стремится!

Из-за всего этого я, наверное, и спал плохо. Всю ночь мне глаза умоляющие Пупсика снились, а утром такой в душе дискомфорт был, что по мне лучше с бодуна убойного проснуться. Право слово, здоровее тогда себя чувствую.

А день кошмарный выдался. Оттепель, грязь, на душе полное паскудство от погоды слякотной… Тут ещё правительства всех стран словно взбесились — не то, что нотами протеста, угрозами в мой адрес так и сыплют. ООН гневную телеграмму прислала, в десятках стран российские представительства подчистую разгромили, а в некоторых, вопреки всем международным нормам, наши посольства арестовали, «заложниками совести» их объявив. И что это за термин такой новый появился? Ну а Блин, который утром по телефону попытался мне назидательным тоном свои претензии высказать, за что я его в момент матом отшил, ва-аще «икру метать» начал. Пресс-конференцию в Белом доме собрал и пообещал свои спутники оборонно-космические на уничтожение нашей ракеты задействовать.

Я было встревожился такому обороту — вдруг, действительно, где-то на полпути ко Львову ракета над нашей территорией рванёт? Однако спецы меня успокоили. Два всего спутника таких у Штатов над Землёй вертятся, что лазерами с ядерной накачкой оснащены, но они разового действия, и тактика против них в России давно разработана. Не одна, а десять ракет одновременно стартуют, из них девять — простые болванки. Причём каждая на экране радара на пять сигналов равнозначных разделяется и определить, какой из сигналов ракете принадлежит, а какой пустышка-мираж, никак не возможно. Так что четыре процента удачи всего у Блина имеется, а у меня — целых девяносто шесть.

Впрочем, и эти четыре процента против мне не очень понравились. Потому с вечера нажрался я «вумат» в одиночку и утром судного дня с трудом в себя пришёл. Спасибо Алиске — реанимировала, а то, боюсь, на момент торжественный пуска ракеты баллистической прибыть в Кремль не смог бы. Во казус исторический был бы в анналах!

Только я в Кремль приехал, как меня прямо на пороге резиденции порученец по делам внутренним перехватывает и в аппаратную ведёт. Есть, оказывается, здесь такая комната, откуда я как главнокомандующий приказы напрямую по всей России отдавать могу. Впрочем, то же самое и из кабинета моего сделать можно, но тут как-то нагляднее — три стены дисплеями до потолка уставлены, какие-то кривули по ним мечутся хаотически, а операторы за пультами управления сидят и за кривулями наблюдают. Тут же, в центре комнаты, за пустым столом Сашок с генералом ракетно-космическим меня дожидаются.

Здороваюсь я с ними с каждым за руку. Сашок морщится, ладонью перед мордой машет — мол, чтоб не дышал я на него перегаром. А генерал, тот ничего, тот сам на меня дымом табачным так дохнул, что мне с бодуна дурно стало. Обменялись, так сказать, любезностями. И всё же по выражению лица Сашка понимаю: рад он до беспамятства моему приходу, что не ему команду «Пуск!» отдавать придётся.

Сажусь за стол и вопрос задаю:

— Как там хохлы? Белый флаг не выбросили?

— Нет, — басит генерал, сигаретой попыхивая.

— А времени сколько осталось?