Ещё вчера у Ламбезиса склера была непроглядно чёрной. Теперь, наконец, проявилась красная радужка с константно узким зрачком.

Чем больше Киаф и Прародитель проводили времени вместе, тем больше крепчала их связь, тем быстрее протекало их Единение. Это отражалось на облике.

Уже сейчас они почти неразлучны. Или, вернее сказать, неразрывны.

Ламбезис не мог налюбоваться тем, что его дорогой друг-ренегат сотворил с несчастным некромантом. Архонт видел, сколько неодолимых тварей погубил брат-Киаф. И понимал: такой, как Флэй, пригодился бы ему в затяжной эпопее. Поближе бы его держать. Но сначала дезертир должен был созреть.

«Ай да Альдред! Ай да молодец!» — про себя Актей аплодировал беглецу. Он делал ровно то, что хотел от него земной покровитель, — и делал так, как тот этого желал. Хотя сам едва ли до конца понимал, что происходит. И это Ламбезис находил потешным.

Вопреки расхожему мнению, вовсе не божественное наследие определяет Киафа. Основой здесь выступает именно духовный потенциал человека, его внутренний стержень. Адаптивность к вызовам окружающего мира.

Способность переломать хребет всякой угрозе, вставшей на пути. От этого зависит и рост кандидата. И пока Флэй радовал, рос не по дням, а по часам.

Дело оставалось за малым. Ещё немного, и Бог укажет пальцем на Альдреда. Прародитель видел Жизнь и видел Смерть. Своему избраннику Он подсказывал, сколько у ренегата оставалось конкурентов.

Им не везло. Как мухи, дохли. А дезертир жил. И это устраивало Актея.

Шутка ли, Ламбезис помогал, как мог. И Селевк — очередной подарок архонта дорогому другу. Серьёзный соперник, поданный на блюдечке с голубой каёмочкой.

Как ни крути, всегда существует погрешность. Есть поле для сомнений. Некромант мог оборвать мытарства Флэя. И тогда архонту пришлось бы избавляться от ненадёжного слуги собственноручно. А так — все случилось наилучшим образом.

Предатель раз — предатель навсегда. Но на каждое правило есть исключение. Тот, кому все можно простить. Альдред предал Инквизицию из собственных побуждений. Ничем Ламбезис не соблазнял его. Селевк же — наоборот, клюнул на наживку. И был грязно использован, как самый обычный расходный материал.

Его история на бренной земле оборвалась и уже не имела значения для Актея. Тем не менее, превентор ещё мог сослужить ему добрую службу. Сыграть последнюю роль в реставрации его Царства Мёртвых. Ибо душа некроманта всё ещё блуждала поблизости. Она поможет в ритуале, который задумал Прародитель.

— Таким ты мне нравишься больше, — замогильным шёпотом обратился архонт к трупу нерадивого слуги.

Из-под чёрной ткани, проходя между спиц колеса для экзекуций, высовывались руки Бога Смерти. Тощие и длинные, с чёрными продолговатыми ногтями. При этом те, что росли у Актея из плеч, оставались в покое, вытянутые по швам. Неназываемый начал крутить и вертеть ими, выделяя из эфира заклинание некромантии.

Под бездыханным телом Селевка начал разрастаться очаг тёмного света. Одновременно с тем плоть некроманта неуклонно разлагалась. Небесный скат почуял неладное. Реликт стал подлетать всё ближе, не прекращая стонать. Летающий зверь тоже входил в комбинацию. Бог Смерти направил руки и на него, вытягивая жизнь и всё сущее из древнего восточного животного.

Эфир гудел и громыхал, преобразуя души, плоть и кровь в нечто большее в ходе божественного ритуала. Реликт опал на мостовую ворохом жухлой безобразной кожи. От самого превентора не осталось и следа. Актей испытал небывалое блаженство и прикрыл глаза, ощущая небывалую силу, проходившую через его тело. Энергия приятно щипала его руки и ноги — да так, что мурашки поползли всюду, а волоски приподнялись.

Ламбезис вскинул руки к небу и позвал из глубин Аида того, чьё время пришло:

— Аякс! — кричал он, стараясь заглушить своим голосом гром. — Восстань!

У ног архонта образовался портал, что соединял Тонкий и Материальный миры. Оттуда поднималась массивная человеческая фигура. Киаф повторял:

— Новый мир. Новая жизнь. Новая плоть. Новая война.

Чтобы что-то получить, надо что-то отдать. Тот, кто охранял самого Граста, был требователен: могучая душа некроманта, пуды биомантия, плоть и кровь реликта. Сообразный обмен, ибо телохранитель стоил тысячи воинов дельмейского легиона.

Среди живых давно усопший материализовался полностью. Он стоял в полный рост. Лишь Прародитель знал, как на самом деле выглядит его любимчик. А Ламбезис видел перед собой откровенного гиганта, закованного в древнюю броню. Ни кусочка стали — только кости реликтов.

Матовые доспехи, которыми очень гордились языческие кузнецы древности: драконьи кости. Их совместили с лёгкой чешуёй, способной похвастаться прочностью камня. Технология, ныне утраченная. Особого внимания заслуживал массивный шлем с короной из зубов присного ящера.

Будто на трость, Аякс опирался на свой меч, вытесанный из цельного когтя. Сложно представить, сколько резчики корпели над оружием, пытаясь подогнать его под стандарты имперского арсенала.

Настоящим произведением искусства служил щит, больше всего походивший на миндалевидный тип. Из полновесного куска кости мастера вырезали будто бы крыло грифона. Не столько средство защиты, сколько смертоносный гигантский веер.

Иссиня-чёрное токсичное напыление на броне стоило жизней дюжины красильщиков, но по-другому было нельзя. Прежний Киаф не считался со слезами семей, спокойно распоряжаясь жизнями тех, кто придавал образ его свите.

Впервые за долгие века беспробудного сна Аякс открыл глаза. Они горели мистически лиловым огнём. Душа может сбежать из Тонкого Мира, но попав однажды туда, она неспособна избавиться от его отравляющего отпечатка. Удушающие туманы Аида остались позади. Как и обещал Прародитель, прощаясь, он вернул к жизни своего давнего друга. Ради завершения начатого когда-то давно.

— Значит, время пришло, — подытожил призрак в доспехах.

Его леденящий голос даже Ламбезиса заставил поёжиться. Лишь на миг. Актей улыбнулся. Аякс уже ему нравился. Руки втягивало обратно под одежду. В архонте заговорил сам Бог Смерти, гулко и замогильно:

— Седьмая Луна влилась в Парад, — подтверждал Прародитель.

— Я ждал этого тысячи лет. И тысячи лет я блуждал в зелёном тумане. В надежде, что однажды рассеется мгла, — со скорбью отмечал воитель.

— Аштум ждал тебя, друг мой, — ликовал Граст.

Киаф же здесь выступал больше наблюдателем. Его сердце замерло. И подумать не мог, что его взбудоражит настолько прикосновение к великим свершениям. Сегодня было положено новое начало. Актей знал это.

— Мой повелитель. — Великан склонил голову. Он был единственным, кому Неназываемый прощал отказ кланяться в пол. — Я явился по Вашему зову. Как и в незапамятные времена, моя жизнь принадлежит Костяному Лавру.

— Рад слышать, — отзывался Прародитель устами Ламбезиса. — Впереди нас ждёт много работы. Мир, каким мы его знали, сильно изменился за века нашего отсутствия.

Воитель недоверчиво оглядывал здания, так непохожие на дельмейскую архитектуру. Только сейчас Аякс