— Скажи спасибо Дитриху, — оборвал её Готфрид.

Хэлена ушла в недоумении, а он понял, что без пива не переживёт эту ночь. И решил наведаться в «Синий Лев», чтобы взять маленький бочонок, для размышлений.

Как же всё-таки слаб человек, пытающийся избавиться от чувств и страхов при помощи зелья. Пусть это зелье разрешено Церковью, пусть в нём нет ни капли магии, но оно, подобно любому колдовскому снадобью, склоняет душу человека во тьму, к дьяволу. И человек из доброго и порядочного семьянина вдруг превращается в лютого зверя, которого былые, загнанные в глубины души, страхи бьют огненными бичами, распаляя ярость и давая иллюзию силы. Тут-то и становится виден он во всей красе: тихоня начинает громко кричать, холодный и чёрствый человек плачет, как ребёнок, а трус лезет в драку. И чем больше пытается несчастный отравою заглушить свою истинную природу, тем прочнее она укореняется, разваливая по кусочкам и без того хлипкую душу. Хлипкую потому, что ослабела она, бедная, и обрюзгла, с тоской глядя на серые будни и не имея цели, к которой могла бы стремиться. Вот от духовного безделья-то и плодится пьянство и разбой на улицах, а также страх и слабость внутри людей. И если трудишься ты лишь для того, чтобы забыться вечером в кабаке, значит труд твой вреден телу твоему и душе. И потому они тебя скоро покинут.

За полдороги до «Синего Льва» начался промозглый осенний дождь. Готфрид посильнее запахнул куртку и прибавил шагу. Странным образом ненастье придало силы его злобе. Ну и пусть Дитрих сейчас валяет Эрику! Пусть хоть весь мир рухнет, что мне до этого? Я собираюсь жить весело и счастливо!

С этими мыслями он поднялся на крыльцо пивной и вошёл внутрь. Как тут было тепло и уютно после грязных, неприветливых улиц! Готфрид снял шляпу и куртку и пошёл к своему излюбленному месту в углу, небрежно распихивая лавки и стулья, встречавшиеся на пути. Однако место было занято двумя подвыпившими толстяками, которые неразборчиво убеждали друг друга в чём-то. Тогда Готфрид развернулся и начал искать глазами свободное место. И тут взгляд его наткнулся на фигуру старого друга. Дитрих сидел один, сгорбившись и мрачно глядя в зайдлу.

Готфрид молча сел напротив. Высказать бы ему сейчас всё! Или лучше сделать вид, что ничего не произошло? Наплевать мне на эту вертихвостку, пусть ей пользуется кто хочет. Однако же с Дитрихом никакой дружбы больше! Хватит за собой его таскать, словно я ему должен по гроб. Наплевать. Пусть с девкой этой будет, а я уж один проживу, без друзей-предателей.

Дитрих наконец поднял голову, чтобы посмотреть, кто же к нему подсел. И тут же в глазах его появилась растерянность.

— Здравствуй, — мрачно и холодно произнёс Готфрид.

— Здравствуй, здравствуй, Гога, — поспешно закивал он, сдвигая снедь на столе к краям, словно она могла помешать разговору. — Как твои дела? Давно ли вернулся?

— Пару дней назад. И уже успел заметить, что вы без меня натворили, — странно, а вроде сказать хотел совсем не то. Слова сами полезли из уст Готфрида. Холодные, мрачные и тяжёлые. — Теперь-то мне всё известно…

— Да ты прости Гога, — Дитрих казался спокойным и расслабленным, однако именно это нарочитое, наигранное спокойствие выдавало в нём сильнейшее внутреннее напряжение. — Я же и сам понимаю, как поступил…

— Понимаешь, как поступил? — зло усмехнулся Готфрид. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы губы начали говорить то, что он хочет. — Я всё знаю, Дитрих. Ты — колдун.

Дитрих насторожился, прищурился.

— Откуда у тебя была такая уверенность, что Эрика ведьма? Почему ты вызвался стеречь скорняка, хотя причин опасаться за его жизнь, вроде бы, не было? А кто предложил отпустить Хэлену? Ты надеялся, что она предупредит ковен и они сбегут?

Ты так долго увивался вокруг Эрики, чтобы вернуть её в ковен? А может быть ты и был её женихом?

— Ты что говоришь-то, Гога? — испуганно затараторил Дитрих и перекрестился. — Ты в своём уме? Не колдун я, и никогда им не был! Про Эрику это были просто догадки… А скорняка я взялся сторожить, потому что сердцем чуял, что что-то не ладно. И ведь всё подтвердилось!

— А Хэлена?

— Был бы я колдуном, стал бы я весь ковен из-за неё одной подставлять? — фыркнул он. — А насчёт Эрики… Ты уж прости меня…

— Хватит, — оборвал его Готфрид. — Ты точно никогда не колдовал и с колдунами не знался?

— Да будь я проклят! — выпалил он и широко перекрестился. — Теперь веришь?

Готфрид помедлил с ответом, смерил друга взглядом.

— Верю. Да и наплевать, даже если бы ты им и был.

— Ну вот и хорошо, — сказал Дитрих. — А насчёт Эрики…

— Прекрати, — снова перебил его Готфрид, получив в ответ опасливый взгляд. Не хотелось слушать его дурацкие оправдания и терпеть фальшивые попытки помириться. — Не хочу о ней слышать. Сделанного не воротишь. Так что давай не будем об этом. Я здесь хотел просто отдохнуть. Вскоре, думаю, доложу о прибытии герру Фёрнеру, а там снова дела. А ты как?

Дитрих поморщился и отхлебнул пива.

— Да девушка от меня ушла…

— Какая девушка? — Готфрид насторожился. — Что ещё за девушка?

— Да была тут одна, пока ты ездил. Как стрекоза: то к одному, то к другому… Вот и ушла, дождался…

— Так это была не Эрика?

— Так я же тебе и говорю, а ты перебиваешь! — Дитрих досадливо поморщился. — Ты прости уж меня, Гога, что так получилось…

— Где Эрика? — с нажимом спросил Готфрид, упреждая долгие оправдания. — Если она не с тобой, то где?

Дитрих опустил глаза и нервно забарабанил пальцами по столу.

— Понимаешь, был приказ от герра Фёрнера доставить её. Мне просто приказали, и я ничего не смог поделать…

— Она в Труденхаусе? Её в чём-то обвиняют?

— Просто приказали и всё… Сказали, что ведьма, что подозрения есть… ну ты знаешь…

— Так надо разобраться, — всегда спокойный Готфрид вдруг вскочил и метнулся к выходу, однако Дитрих ухватил его за рукав.

— С кем ты разберёшься? С Фёрнером или с инквизицией?

И Готфрид вспомнил, как родственники, мужья, жены и дети арестованных приходили и в ратушу, и в Труденхаус молить на коленях о помиловании. Предлагали себя вместо них…

Но успокоиться он уже не мог.

— Тогда что делать? — спросил он друга, вырвав рукав у него их рук и по-прежнему с раздражением глядя на него.

— Ты сядь, Гога, — голос Дитриха опустился почти до заговорщицкого шёпота, его едва можно было расслышать сквозь гул вечерних посетителей.

Готфрид сел и в бессилии прорычал:

— Как ты мог так поступить? Что она тебе сделала?

— Да ты успокойся, Готфрид. Её взяли за дело…

— За дело?! — снова взорвался он. — Как всех? А тебя поэтому повысили? За то, что ты друга предал?!