Ясный, солнечный, теплый день конца апреля медленно сменялся сумерками — незаметно для кого-либо из них. В наступившем молчании раздался могучий громовой раскат, и в тот же самый миг, подобно хорошему актеру, проливной дождь принялся хлестать по окну. Они переглянулись.

— Вот так-то, — внушительно сказал Дэн. — Это Господь говорит мне, что я прав.

Кофе Трикс был просто ужасен — она имела скверную голландскую привычку делать пойло невероятно крепким и потом доливать в чашку горячее молоко. Все они пили его из вежливости.

— Что-то реальное.

— Что-то, с чего наконец можно было бы начать.

— Но мы пока не знаем. Нет никакой уверенности.

— Мы не знаем, но вероятность очень велика.

— С чего бы это? Я хочу сказать, почему это более вероятно, чем что-либо другое?

— Потому что все другие возможные варианты уже перебрали.

— Он имеет в виду полицию: они все отработали.

— Но они упустили это. Это, по сути дела, единственное, что остается, больше нет ничего, даже очень отдаленного.

— Даже намека.

— Как бы там ни было, имеются разные другие косвенные указания. Он проводил частный эксперимент. Он не вел каких-либо непрерывных записей и ни о чем не запрашивал полицию. Это было что-то совсем мелкое и маловажное. Он никогда не воспринимал это всерьез.

— Но я не понимаю, в таком случае, за что его убили.

— Вот как раз это мы и хотели бы узнать, разве нет?

— Это то, что мы собираемся выяснить.

— Но мы не можем быть уверены, ведь так? Я хочу сказать, если бы мы только могли быть уверены…

— Если бы мы были уверены, нам осталось бы всего лишь сходить в полицию. И вообще не пришлось бы ничего делать.

— Но если его убили за что-то настолько мелкое…

— Должно быть, какой-то псих. Мотив совсем необязателен.

— Наверняка полиция именно здесь и пошла по неверному пути — в поисках мотива.

— Обычно ищут того, кому это могло пойти на пользу. Но кто мог что-то здесь выгадать?

— Хотя, если это был псих…

— Неужели вы не понимаете — как раз потому, что он каким-то непонятным, безумным образом чувствовал: ему угрожают, или мешают, или что-то еще.

— Но в таком случае у него может возникнуть чувство, что мы тоже ему угрожаем, ведь так? Нас тоже могут убить.

— Это просто курам на смех. Мы не можем отсиживаться здесь, боясь того, что может случиться, если нечто другое, совершенно гипотетическое, имело место.

— Элемент риска всегда присутствует. А иначе зачем тогда полиция?

— Да, им платят за то, что они подставляют себя под удар.

— Не так уж много платят, беднягам.

— Вот они и подставляют себя под удар без особого энтузиазма, и кто станет их в этом винить? У них нет тех мотивов, которые руководят нами.

— Мы не должны иметь каких-либо мотивов. Или даже каких-либо навязчивых идей.

— Кроме одной — как бы нас не подстрелили.

— Знаешь что, если ты собрался устроить из этого балаган…

Так они препирались друг с другом, ни к чему не пришли, начиная раздражать друг друга. Бейтс положила этому конец таким категоричным тоном, что все споры разом прекратились.

— Мы уверены, что находимся на верном пути, значит, его нам и нужно придерживаться. И даже если есть определенный риск, что с того? Некто или нечто не сможет застрелить всех нас, даже если это плохой человек, или какой-то безумец, или даже и то и другое сразу. Если мы все ополчимся на него, он обязательно занервничает, и это рано или поздно заставит его выдать себя.

— Это звучит довольно разумно, но что означает, пользуясь вашим выражением, на кого-то ополчиться, и с чего это он должен занервничать?

— Допустим, мы ошибаемся, — здраво сказала Бейтс. — Мы не можем этого исключить, ведь так? Допустим, много людей, явно не связанных друг с другом, приходят к вам и дают понять, что подозревают вас в преступлении — в том, что вы… ну, я не знаю, скажем, вор-домушник, или еще в чем-нибудь — так вот, если вы невиновны, то не обратите на это никакого внимания, разве что разозлитесь из-за того, что вам надоедают. Но ведь они не обвиняют вас, они просто демонстрируют подозрительность. А вот если вы были виновны, то очень испугались бы.

— Я бы начал чувствовать себя виновным, даже если бы был невиновен, — сказал Дэн.

— Послушай, Дэнни, не будь занудой. Суть в том, что, если нескольким людям стало известно о том, что ты совершил что-то постыдное, ты не можешь напасть на них. Не осмелишься. Потому что не можешь знать наверняка, сколько людей вовлечено в это дело или знает о том, что ты виновен. Ты сломаешься.

— У психов не обязательно так все происходит. Они реагируют совершенно непредсказуемо.

— Это было бы куда проще — назвать всех преступников чокнутыми, — твердо сказала Бейтс.

— Все преступники притворяются чокнутыми, когда их поймали. Это самый простой способ уйти от ответственности. Они говорят, что ничего не могут вспомнить или что у них временно помутилось сознание.

— Но зачастую это правда.

— Это правда, потому что они хотят, чтобы это было правдой. Они не помнят, потому что они не хотят помнить. Это просто — изгладить что-то постыдное или неприятное из памяти; в противном случае мы бы все мучились раскаянием. Они сначала притупляют, а потом вытравляют в себе способность к нравственной оценке.

— Так что нам делать?

— Мы все пойдем к этому человеку под каким-то надуманным предлогом. Для этого мы достаточно изобретательны, как мне думается.

— Дэнни — да.

— Да неужели?

— Иногда даже слишком.

— Да нет же. Неужели вы не понимаете — под довольно нелепыми предлогами. Достаточно нелепыми, чтобы этот человек все понял, конечно, если он виновен.

— Мы все пойдем.

— Кроме Арлетт.

— Это верно. Ее могут узнать.

— А разве не в этом заключается идея?

— Нет, нет. Так можно оказать слишком сильный нажим. Если этот ужасный человек увидит, что пришла она…

— Это верно. Мы не можем рисковать ее жизнью.

— Почему нет? — проговорила Арлетт резким, скрипучим голосом. — Мой муж рисковал своей.

Наступило молчание, словно она сказала что-то шокирующее.

— А знаете, она права, — сказал Дэн. — Он, возможно, именно так и поступил — пришел с дурацкой историей, чтобы продемонстрировать свои подозрения, хотя у него не было никаких доказательств. И спровоцировал кого-то на насильственные действия.

— На действия, продиктованные страхом, — поправила Бейтс. — Но с нами этого не случится. Наша безопасность в численности.