Наконец он отошел от окна и сел на мраморную скамью. Попытался было слушать, но быстро надоело. Стал рассматривать рисунки на стенах: кто-то с кем-то ратился. Всадники скачут, воздымая мечи, плащи развеваются, кто-то сидит на престоле под треугольной кровлей с венцом на голове, а долгополые бородачи подносят ему паволоки и сосуды… Боян говорил, здесь изображены подвиги его отца, Симеона. Того самого, что желал именоваться «царем болгар и греков». Ингвар уже привык к болгарским каменным дворцам с их просторными палатами, выложенными мрамором полами, расписными стенами, и лишь порой дивился, мысленно сравнивая это со своим киевским жильем. А ему говорили, что перед великолепием Царьграда дворцы Несебра и даже Великого Преслава – как воробей перед павлином. Перед кем? Ну, есть такая птица… Жар-птицу знаешь? Вроде нее. И хвост самоцветный – с парус величиной.

Вот ведь брешут, как дышат!

Хан-князь Борис, царь Симеон, царь Петр… Три поколения назад болгары приняли крест, и вот уже их владыки, потомки кочевников, живут в обширных каменных дворцах, носят мантионы и скарамангии, сидят на троносах в стемме[56] из золотых пластин с изображениями Бога, давшего им все это…

Но эти мысли Ингвар гнал от себя. «У кого в руке меч, того крестом не возьмешь!» – повторял он собственные слова, внушенные ему в трудный час не иначе как самим Перуном. У русов есть меч, и мечом они возьмут все, что им понадобится. И скарамангии, и стеммы.

Лишь бы Перун дал Мистине удачи! Ингвар готов был продолжать борьбу и без того – недаром же он женился на Огняне-Марии и обрел поддержку ее родни. Но только бы скорее получить хоть какие вести, узнать свою судьбу.

– Господи! – произнес Ригор, завершая свое чтение. – Ты, сказавший: «В бедствии ты призвал Меня, и Я избавил тебя, из среды грома я услышал тебя, при водах Меривы испытал тебя»[57]. Избавь меня ныне, Владыка! Призри своим милосердным оком! Изгони из сердца печаль и сотвори знаменье во благо! Да будешь благословен Ты во веки веков! Аминь!

– Аминь! – нестройным хором повторили новокрещеные рабы Божии.

Ингвар едва не повторил вслед за ними – хотя бы мысленно.

В покой вбежал отрок, за ним вошла Огняна-Мария и нашла глазами Ингвара.

– Ты здесь! К тебе приехали твои люди!

Ингвар вскочил, едва не подпрыгнув. Вид у молодой жены был не слишком удрученный – она не походила на вестницу горя.

В сердце вспыхнул свет, разливаясь по жилам.

Свенельдич! Наконец-то!

– Вот и знаменье во благо! – воскликнул Ригор, едва не засмеявшись от радости при столь своевременном появлении Божьей воли.

Не замечая боли в натруженной ноге, Ингвар сделал несколько быстрых шагов к резным, красного дерева дверям покоя. Но почти столкнулся с входящим Бояном.

– Где они? – крикнул Ингвар. – Кто там? Свенельдич?

– Нет, этих людей я не знаю, – ответил Боян.

Сияние в душе опало. Ингвара пронзило холодом. Если это не Мистина и не от него… Значит…

Где-то рядом мигнула чернота. Разгром? Окончательная гибель войска?

Непроглядная, мрачная мгла…

– Приехали люди, их направил сюда Самодар из Ликостомы, – продолжал Боян. – Они еще в устье Дуная сказали, что ищут тебя, и их отправили к нему.

– Люди? – с трудом, хрипло вымолвил Ингвар, будто ожидал вовсе и не людей. – Какие еще люди?

– Они говорят, послал их князь древлян Маломир. Тот самый, что приходится внуком Владимиру и двоюродным братом твоей жене, – Боян взглянул на Огняну-Марию, что стояла, прижавшись к боку Ингвара и обняв его локоть.

– Маломир? – повторил Ингвар, будто в жизни не слыхал столь чудного имени.

– Это его послы. Маломир отправил их к своему родичу Калимиру, дабы узнать, правда ли твое войско разбито греками и ты сам погиб. Говорят, у них там ходят такие слухи.

– Йотуна м-мать… Зови их сюда.

Боян обернулся и кивнул своим отрокам. Те побежали за приехавшими, а Ингвар возвратился к скамье и снова сел. Сердце колотилось так, что он не шутя испугался, как бы снова не треснуло сросшееся ребро.

«Твое войско разбито греками, и ты сам погиб…» И такие слухи ходят у древлян… На Руси? Ингвар похолодел. Если это правда, если такие слухи и впрямь пошли… Это значит, что пока он тут слушает про благоцветные деревья и любуется молодой женой, врученная ему судьбой Олегова держава на краю гибели.

Огняна-Мария подошла и уселась рядом, чинно сложив руки на коленях. Сейчас первые подданные из державы ее мужа увидят самую дорогую «добычу» его греческого похода…

* * *

Когда в базарный день по рынкам Гераклеи Понтийской бродили в толпе трое-четверо селян, на них ровно никто не обращал внимания. Одеты они были в точно такие же, как у всех простолюдинов, широкие туники из некрашеной белой и серой шерсти, с короткими плащами, заколотыми на плече, в узкие штаны, с дешевыми медными крестами на шее. Двое были темноволосы, один или два – рыжевато-русы. Проходя мимо городских храмов, крестились и кланялись, как все. Подали фоллис нищему. Покупая лепешки и кое-что из тканей, обходились скорее знаками, чем словами, но и тут чему дивиться: всякий горожанин Ромейской державы знает, что деревенщина подобна своему скоту, который и оставляет обычное ее общество. Пришельцы послонялись по рынку, сели в теньке под городской стеной перекусить. Потом вернулись к своей лодке и уплыли на запад – как и еще сотня таких же рыбаков и селян.

Зато когда три дня спустя, на рассвете, широкая бухта древнего города разом почернела от сотен скифских лодок, это увидели все. Ветер дул с запада, дав им возможность быстро подойти; при входе в бухту русы снимали паруса и брались за весла. Полные людей скутары стрелой летели к причалам. Прямоугольная бухта была слишком широка, чтобы ее можно было перегородить цепью, и единственной защитой города со стороны моря служили каменные стены.

Видя, что скифы уже на причалах, морские ворота закрыли, решетку опустили. Стратиоты гераклейского друнгария спешно собирались и бежали по стенам занимать свои места; внизу скифы выгружали на причал осадные лестницы, разобранный на части таран и целых пять стрелометов.

Друнгарий, давно предупрежденный о появлении на побережье скифов, успел собрать в город всю положенную ему тысячу человек. Но крепостные стены не чинились со времен Юстиниана и местами осыпались настолько, что по боевому ходу не везде удавалось пройти.

И скифы, будто знали, первым делом устремлялись со своими осадными лестницами именно к этим местам.

К полудню сражение было закончено: стратиоты перебиты, жители частью истреблены, частью выгнаны за стены. Гераклея оказалась заполонена тысячами русов. Рассыпавшись по улицам, они начали грабеж: обчищали многочисленные церкви, богатые дома, лавки, склады.