– Non sa niente![297]– прошипел Лоренцо.

Затем последовал обмен на итальянском с такой скоростью, что Линли не смог понять ни одного слова. Что он понял, так это было заявление Ло Бьянко, касающееся доказательств: ничто не указывало на то, что Ажар был замешан в похищении. Он, Ло Бьянко, понимал, что связь между Микеланджело Ди Массимо и лондонским частным детективом Дуэйном Доути выглядела не совсем безупречно, но дело в том, что Лоренцо Мура ничего об этой связи не знал. Сейчас он говорил на нервах, а они у него были натянуты до предела вот уже много недель.

Ажар молчал, его лицо было неподвижно. Он наблюдал за горячим общением между Лоренцо и старшим инспектором, но не просил перевод. Впрочем, подумал Линли, перевод не так уж и нужен. Убийственные взгляды, которые Лоренцо бросал на пакистанца, говорили о том, что он в чем-то его обвиняет.

В этот момент появилась Анжелина, державшая Хадию за руку.

Томас понял, что женщина сразу же разобралась в ситуации, потому что она остановилась, наклонилась к дочери, поправила ей волосы, подвела к стулу, стоящему неподалеку, усадила ее, поцеловала в голову и подошла к мужчинам.

– Ну, как Хадия? – сразу же спросил Ажар.

– Вы только посмотрите! Теперь он интересуется! – сказал Лоренцо с издевкой. – Vaffanculo![298]Mostro![299]Vaffanculo!

Анжелина побледнела, и это было ужасно, потому что лицо у нее и так было совершенно без красок.

– Что происходит? – спросила она.

– Как Хадия? – повторил свой вопрос Ажар. – Анжелина…

Она повернулась к нему. Ее лицо смягчилось.

– С ней все в порядке. Нет никаких… Она не пострадала, Хари.

– Можно я… – Таймулла кивнул на дочь, которая наблюдала за ними своими темными глазами, такими серьезными и неуверенными.

– Ну конечно, можно, – сказала Анжелина, – она ведь и твоя дочь.

Ажар сделал движение, напоминавшее официальный поклон, и направился к дочери, которая спрыгнула со стула. Он подбросил Хадию, обнял, и она уткнула лицо в его шею. Анжелина наблюдала за ними, как и все остальные.

– Serpente, – сказал Лоренцо, презрительно кивнув в сторону Ажара. – L’uomo è un serpente, cara[300].

Она обернулась к нему, оглядев его так, как будто видела впервые.

– Ренцо, боже мой, о чем ты говоришь?

– L’ha fatto[301], – сказал он. – L’ha fatto. L’ha fatto.

– Что он сделал? – спросила Анжелина.

– Tutto, tutto!

– Он не сделал ничего. Совсем ничего. Он был здесь, чтобы помочь найти ее; он предоставил себя в распоряжение полиции, в наше распоряжение; он страдал ничуть не меньше, чем страдала я, и ты не смеешь, Лоренцо – не важно, что ты думаешь или что ты чувствуешь, – обвинять его в чем-то, кроме любви к Хадии. Chiaro, Лоренцо? Ты все понял?

Лицо итальянца побагровело. Одна рука сжалась в кулак.

– Non è finitо[302], – было все, что он сказал.

Барбара планировала свою очередную встречу с Доути, когда раздался звонок Линли. Она сидела за столом, просматривая свои записи и не обращая внимания на злобные взгляды Джона Стюарта, которые инспектор бросал на нее через комнату. Он так и не прекратил свои преследования, несмотря на прямое указание начальства. Казалось, его маниакальное желание уничтожить ее превращалось в какую-то религию.

– Она у нас, Барбара, – именно так начал Линли. – Мы нашли ее. С ней все в порядке. Можете расслабиться.

Барбара не была готова к взрыву эмоций, который накрыл ее с головой. У нее перехватило горло.

– Хадия у вас?

Это действительно так, подтвердил Томас. Он рассказал о месте, которое называлось вилла Ривелли. О молодой женщине, считавшей себя монахиней-доминиканкой. О заблуждениях этой же женщины по поводу ухода за Хадией, которая оказалась в ее руках. О неудавшемся крещении, которое так напугало девочку, что она подняла шум, который привлек внимание матери-настоятельницы этого отшельнического монастыря. После того как он закончил, Барбара ничего не смогла сказать, кроме:

– Черт возьми, черт возьми. Спасибо, сэр, спасибо, сэр.

– Благодарить надо старшего инспектора Ло Бьянко.

– А как… – Барбара задумалась, как продолжить фразу.

Линли предугадал ее вопрос.

– С Ажаром все в порядке. С Анжелиной немного хуже. Но они с Ажаром, по-видимому, достигли мирного соглашения, поэтому, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается.

– Мирного соглашения? – спросила Барбара.

Линли рассказал о сцене, которая случилась в больнице Лукки, куда Хадию привезли для обследования. После целого ряда обвинений со стороны Лоренцо Муры в том, что Ажар принимал активное участие в похищении своей дочери, Анжелина и ее бывший любовник смогли, наконец, установить добрые отношения. Со своей стороны, Анжелина признала, что незаслуженно оскорбила Ажара, заставив его поверить, что навсегда вернулась к нему, хотя все время планировала свой побег вместе с его дочерью. Ажар, со своей стороны, попросил прощения за то, что не захотел дать ей то, чего она хотела больше всего на свете: сначала он на ней не женился, а потом не согласился на сестренку или братишку для Хадии. Он сказал, что в этом была его ошибка. Что теперь, наверное, слишком поздно – для него и Анжелины, – но он надеется, что она сможет простить его, так же как он полностью и от всего сердца прощает ее.

– А Мура все это слышал? – поинтересовалась Барбара.

– Он к тому времени уже уехал… в несколько возбужденном состоянии. Но у меня такое впечатление, что здесь не все еще закончилось. Слишком уж много он наговорил, прежде чем покинуть сцену. Лоренцо абсолютно уверен, что Ажар стоит за всем, что здесь произошло. Думаю, что вы еще услышите об этом от старшего инспектора Ло Бьянко или от того, кто его заменит.

– Его отстранили от расследования?

– Да. По крайней мере, так он мне сказал. А Хадия рассказала… – Линли на секунду остановился и заговорил с кем-то на итальянском языке. Барбара услышала: «Pagherò in contanti»[303], а затем женский голос на заднем плане произнес: «Grazie, Dottore». Затем Томас продолжил: – Хадия рассказала мне, что ушла с мужчиной, который сказал, что отведет ее к отцу. Она сказала, что у него была открытка – поздравительная открытка, я полагаю, – с посланием, написанным якобы от лица ее отца.