– Медь, – наконец сказал он.

– Нет, ну не настолько же примитивно, – отчего-то обиделся за свое издание Йенсен.

– Хорошо, – кивнул Бутте. – Попытаюсь углубить момент. Итак, знаете ли вы, что такое медь?

Следующие полтора часа были посвящены лекции об истории использования меди, особенностях данного материала, вкупе с кучей лирических отступлений, от которых Йенсен зевал так, что сводило челюсти. Однако профессор был на верном пути, так что прерывать его не стоило.

– …является ценнейшим накопителем информации, – услышал Йенсен и вздрогнул. Кажется, он заснул. Судя по затекшей пояснице и тому, что часы показывали еще плюс два часа, все именно так и было.

Профессор же продолжал вдохновенно вещать, глядя в окно:

– …более того, накопителем информации естественного типа. Любые виды наноносителей, внедряемых до сей поры в человеческий организм, при превышении определенного порога концентрации начинают восприниматься тем как чужеродные объекты, инородные материалы, и начинают или отторгаться, или нейтрализовываться. Медь же как элемент, содержание которого в организме не только естественно, но и обязательно…

Йенсен почувствовал, что снова начинает клевать носом, но пересилил себя.

– …таким образом, подобные наноносители на основе меди позволяют организму легко адаптироваться к ним.

Йенсен кивнул и записал:

«Что-то там очень хорошее и легко адаптируется».

– Я понял, – сказал он вслух. – Медь – это прекрасно. Я уже влюблен в медь и готов даже на ней жениться. Но вы не рассказали самого главного – как работает этот аппарат.

Профессор воззрился на него, как на идиота:

– Чтобы коллеги украли мое изобретение? А может быть, еще и сразу чертежи опубликовать у вас в газете?

– О, поверьте, – успокоил его Йенсен. – Мы начинали как издание светской хроники и бульварных сплетен. Мы можем опубликовать ваши чертежи так, что Фрейд, увидев их, перевернется в гробу, и не более.

– Хорошо, – пожал плечами Бутгс. – Это всего лишь ретранслятор и приемник. Узконаправленный луч передает информационные частицы. Приемник перехватывает их и собирает общую конструкцию заново.

Йенсен тупо посмотрел на ученого:

– То есть вы хотите сказать, что…

– Я много что хочу сказать, вы что конкретно имеете в виду? – усмехнулся тот.

– Ну, это… – Йенсен покрутил рукой. – Что в какой-то момент… ммм… предмет оказывается распылен где-то… везде?

– Не предмет, – поднял палец профессор. – Не предмет! Органическое вещество. То есть тело. Живое тело, я бы уточнил. Или недавно умершее. Неорганика таким образом не передается.

– П-почему?

– Я же объяснял, – недоуменно пожал плечами ученый. – Медь. Неотъемлемая часть живых организмов. Живых.

– А! – вспомнил Йенсен и покраснел.

Внезапно в стекло входной двери постучали.

– А! – воскликнул профессор. Йенсен нервно отшатнулся. – Вот и Круглобрюшик!

– Кто? – в Йенсене боролись любопытство и осторожность. Любопытство кричало, что надо остаться и быть свидетелем всего происходящего. Осторожность шептала, что свидетелем хорошо быть до определенного момента, пока не становишься жертвой. Или убийцей.

– Круглобрюшик, – пояснил Бутте, направляясь к двери. – Только он стучит в ре-бемоле.

– Этому тоже вы его научили?

– Разумеется, – донеслось из прихожей. – Я же должен знать, кто ко мне приходит, до того, как открываю дверь.

– У вас есть враги?

– У меня есть коллеги. Это похуже врагов.

В комнату вошел упитанный енот. Осмотрелся по сторонам, скептически смерил Йенсена взглядом, внимательно прищурился на его стакан, понял, что молока там не водилось отродясь, и требовательно воззрился на профессора.

– Да, не мертв и не сумасшедший, – кивнул Йенсен.

– Ну, а что я вам говорил, – удовлетворенно ухмыльнулся профессор. – Вы еще Большепопика не видели. Научился выстукивать блюдцем «Маленькую ночную серенаду».

Йенсен подумал, что энергия Буттса даст фору любой электростанции.

Ученый принес блюдечко с молоком и поставил его перед енотом. Тот снисходительно понюхал яство, потер лапкой нос, подумал, одобрительно кивнул и начал лакать с видом вдовствующей герцогини, изволившей кушать в доме низшего сословия.

– Ну вот, – торжествующе указал на герцогиню Бутте. – Видите, ваш Кинг неправ. Все нормально, все прекрасно, машина работает, еноты живы. Все, больше нет никаких подозрений?

– Муха, – печально сказал Йенсен.

– Где?

– У Ланжелена.

– Еще один рассказ? – с подозрением спросил профессор.

– Да! – с жаром воскликнул журналист. – Классика фантастики! Его даже экранизировали несколько раз!

– Кино – зло, – сухо ответил профессор.

– Почему?

– Ну, если вся эта ваша… – профессор презрительно потряс пальцами, – беллетристика… она ерунду хотя бы просто описывает… так все эти ваши… – профессор скривился, – фантастические фильмы… они эту всю ерунду еще и показывают! А вы-то, небось, знаете, насколько люди падки на всякую визуальную информацию.

– Угу, – мрачно кивнул Йенсен. Он очень любил сопровождать свои статьи иллюстративным материалом. Интересно, не на это ли намекал профессор, или это так, абстрактный камень в не менее абстрактный огород?

Повисла пауза. Любопытно, какая за последние полтора часа?

– Так что там с мухой-то? – нетерпеливо напомнил профессор.

– Ммм?

– Что там с мухой-то? Померла и сошла с ума?

– А, нет… ДНК перемешались…

– Что?

– Получилось так, что в аппарат к человеку залетела муха, и ДНК человека и мухи перемешались, – терпеливо пояснил Йенсен.

– И?

– И в результате получилось существо с головой и лапой мухи, – печально закончил журналист.

– О как, – впечатлившись, крякнул профессор и выпил стакан залпом.

– А потом жена размозжила бывшему ученому голову и руку… то есть лапу прессом, – зачем-то добавил Йенсен.

– А, – сказал профессор и задумался.

Повисла черт знает какая по счету пауза.

– Ерунда, – наконец вынес свой вердикт профессор.

– М? – встрепенулся Йенсен.

– Ерунда, говорю, – повторил профессор. – Камеры не стерильные. Туда залетает куча всяких бактерий. Кроме того, на самом человеке… да что там человеке… на том же еноте… на минуточку, у енотов могут быть, и совершенно точно есть, всякие паразиты, те же глисты и блохи! Но я ни разу не видел енота с головой и рукой глиста.