class="p1">Ветер ласкает мою холодную кожу, больше не качая меня. Он обнимает меня, держит мой палец на спусковом крючке и греет ствол, приклеенный к моему виску.

— Анника... отдай мне пистолет.

Предупреждающий тон папы не так давно заставил бы меня сделать что угодно.

Но не сегодня.

— Отпусти его, или, клянусь, я застрелюсь.

Я звучу не расстроенно, а более уверенно, потому что я сделаю это. Я больше не буду выбирать между ними. Я не переживу этого.

Папа медленно отступает назад, пистолет все еще при нем.

— Я сделал то, что ты сказала, теперь прекрати это безумие.

— Обещай, что больше не причинишь ему вреда.

— Я не могу этого сделать после того, что он сделал с тобой.

— Это между ним и мной. Ты не имеешь права вмешиваться. Я больше не ребенок. И ты причинил ему достаточно боли на всю жизнь. Пора это прекратить.

Он поджимает губы, но ничего не говорит.

— Обещай мне, папа.

— Хорошо, я обещаю. А теперь иди сюда, Аннушка.

Я качаю головой.

Крейтон смотрит на меня с тем же страхом, с которым он смотрел, когда я была на вершине скалы.

Только теперь он настолько отчетливее, что я чувствую его вкус с морской солью.

— Брось пистолет, — шепчет он, голос напряжен.

— Ты спросил меня, что бы я выбрала, если бы ты встретился лицом к лицу с моей семьей снова.

Я еще глубже упираю пистолет в висок.

— Вот мой ответ, Крейтон. Я бы выбрала себя.

Он борется с захватом Коли, и когда второй помощник моего отца толкает его вниз, он рычит на папу:

— Отпусти меня, блядь!

Папа кивает своему охраннику, и когда тот отпускает его, Крейтон почти бежит в мою сторону.

Я отступаю назад.

— Не подходи ближе.

Он останавливается на месте, его тело напряжено, и я впервые вижу, чтобы он выглядел таким беспомощным.

— Аннушка, я уже отпустил его. Не делай этого, — голос папы становится глубже. — Подумай о своей маме, о своем брате. Обо мне.

— Я не могу...

Слезы текут по моему лицу, и я смотрю на Крейтона сквозь размытое зрение.

— Я не могу жить, зная, что ты полон ярости и боли. Я не могу жить, зная, что ты всегда будешь ненавидеть моих родителей, тех самых родителей, которые дали мне все. Я скорее умру, чем увижу это. Может быть, если я это сделаю, ты, наконец, отпустишь свою обиду.

— Послушай меня, Анника, — его голос проносится в холодном воздухе, как кнут. — Ты единственный человек, который когда-либо забирался внутрь меня, видел уродливые, гнилые части, но все равно оставался. Ты отдала мне себя, несмотря на то, что знала, насколько я пуст. Ты даже наполнила меня своей бесконечной энергией, фиолетовым цветом и чертовыми фиалками. Я не понимал, как я тебе нравился, когда я сам себе не нравился, как ты боролась за то, чтобы я испытал нормальные вещи, несмотря на мою незаинтересованность. Когда я узнал правду о своем детстве, единственное, что меня сломило, это осознание того, что я больше не могу быть с тобой. А когда ты не выбрала меня и нажала на курок, я превратился в озлобленного придурка с желанием умереть. Мне было все равно, что случится, лишь бы ты была у меня, поэтому я и привел тебя сюда. Но сейчас я понимаю, что это было неправильно, поэтому я решил отпустить тебя. То, что ты делаешь, тоже не правильно. Возможно, ты сможешь жить без меня, но я без тебя не проживу и дня, так что твоя смерть ничего не решит. Если ты нажмешь на курок, помяни мое слово, я последую за тобой.

Мои пальцы дрожат от нахлынувших эмоций.

— Ты скорее умрешь, чем отпустишь прошлое?

— Я скорее умру, чем буду жить без тебя.

Его грудь вздымается и опадает с неистовой силой.

— Ты не дополняешь меня, ты — часть меня. Если ты уйдешь, то я уйду вместе с тобой.

Его слова проникают в мой мозг и в мою кровь.

— Это не обязательно должно быть так, Крейтон. Никто из нас не должен умирать, если ты просто пообещаешь попытаться оставить прошлое позади. Для тебя. Для меня. Для нас.

— Ты снова будешь любить меня, если я сделаю это?

Небольшая улыбка появляется на моих губах, когда я опускаю пистолет, вкладываю его в руку одного из охранников и целеустремленно иду к нему.

Он встречает меня на полпути, его сильные руки обхватывают мою талию, а мои руки обвивают его шею.

— Я никогда не переставала любить тебя, глупышка.

Его глаза медленно закрываются, и из его груди вырывается длинный вздох. Когда он снова открывает их, они прозрачно-голубые.

Смирившиеся.

— Ты победила, little purple.

— Я победила?

— Весь я. Мое сердце, тело и душа — твои. Моя обида тоже твоя, и ты можешь делать с ней все, что пожелаешь.

— В том числе, и пережить ее?

— В том числе и это.

Его рука опускается на мое бедро, и он нежно поглаживает его.

— Я проиграл тебе давным-давно. Я люблю тебя, Анника. Я люблю тебя до такой степени, что вижу тьму без тебя и свет, только когда я с тобой. Ты — мое убежище и единственный человек, который делает меня целым.

Слеза скатилась по моей щеке. Это все, чего я когда-либо хотела от Крейтона, — быть человеком, на которого он опирается, единственной, кому он доверяет, чтобы показать все, что у него внутри.

Потому что он и есть это для меня.

Он был единственным задолго до того, как я сама это поняла.

Я уже собираюсь поцеловать его, когда горловой звук останавливает меня.

Черт.

Я забыла, что папа и остальные были здесь все это время.

Медленно, я отпускаю Крейтона, но он держит меня за руку, переплетая мои пальцы со своими, когда мы сталкиваемся лицом к лицу с папой.

На этот раз я не пытаюсь убежать или спрятаться, как тогда, когда нас нашел Джереми.

На этот раз я стою рядом с ним и отказываюсь двигаться.

— Ты дерзок, если думаешь, что я позволю тебе забрать мою дочь, — говорит он Крейтону но, по крайней мере, его пистолет спрятан от глаз.

— Я не уйду, — в упор заявляет Крейтон.

— Охотно, — снабжает папа. — Я могу найти