Вначале, к разочарованию Айтхожина, нас преследовали неудачи, но постепенно, к исходу второго месяца у нас пошли первые обнадеживающие результаты, шеф повеселел, и стажировка начала перерастать в аспирантуру. Мурат Абенович предложил мне остаться у него и обозначил тему исследований, в названии которой было заложено зерно конфликта – она перекликалась с работой Нели Полимбетовой. Помню, у нас состоялся даже разговор с М. А. Айтхожиным, Булатом Искаковым, Хизатом, Нелей и мной, где Булат пытался указать шефу на сходство тематик, но Айтхожин настоял на своем. Так я получил сразу двух руководителей – М. А. Айтхожина и К. М. Сытника, а заодно – несколько недоброжелателей в лаборатории.

Тема была интересная – транспорт информосом из ядра в цитоплазму. Начал эти исследования японец Ишикава, на работы которого мы и ориентировались. Изолированные ядра зародышей пшеницы инкубировали с АТФ и изучали освободившиеся из них рибонуклеопротеиды. Правда оказалось, что таким же свойством обладает обыкновенная ЭДТА – то есть выход РНП объяснялся связыванием ионов магния. Позже, уже в Киеве, мне все же удалось показать энергетическую природу транспорта – эффект негидролизуемых аналогов АТФ был существенно ниже, чем у АТФ.

Результаты нашей работы были опубликованы в московской «Молекулярной биологии» – журнале, где к работам из национальных периферий (в том числе и Украины) относились достаточно придирчиво, чтобы не сказать – брезгливо. Но фамилия Айтхожин в советской молекулярной биологии тогда уже стала чем-то вроде фирменного знака, наряду со Спириным и Георгиевым. Уже тот факт, что работы М. А. Айтхожина охотно печатали за рубежом, говорит о многом. Кстати, сначала нашу работу даже планировали послать в зарубежный журнал «ВВА» и уже начали переводить ее на английский, но шеф решил, что для приезжего «хохла» (буквальное выражение) это будет слишком «жирно» и статью послали в Москву.

Мне, кстати, очень понравился процесс написания статей в лаборатории М. А. Айтхожина. Надо сказать, что получить добро на статью было очень непросто. Шеф внимательно изучал представленные данные, советовался со старшими сотрудниками и, в случае малейших сомнений, предлагал повторить эксперимент или поставить новый. Зато, когда решение было принято – процесс написания происходил в особой, я бы сказал – торжественной обстановке! Хизат готовил шикарные рисунки – он был признанный мастер по рисованию тушью. Отдельные фрагменты, абзацы, и даже предложения статьи обсуждались в курилке. Черновик читали все заинтересованные лица, признанные эксперты вроде Филимонова, Аханова или Беклемишева, а затем подавали на суд М. А. Айтхожина. Короче, статью почти в буквальном смысле этого слова «вылизывали». Как я убедился впоследствии, так пишутся статьи и в ведущих лабораториях за рубежом, где за год выходит 1–2 публикации, но это солидные работы, которые живут и цитируются в течение многих лет после их публикации. В отличие от наших (в массе своей) однодневок. Я помню, у нас в Институте один сотрудник умудрился оформить 14 публикаций за год!

Отдельно хочется отметить само «бытие» лаборатории. Это было что-то вроде научного клуба. В 5 часов вечера (официальное время окончание работы) жизнь в лаборатории только начиналась. Женщины обычно уходили, студентов гоняли в гастроном за закуской и (нередко) выпивкой. Заваривали чай по-казахски (меня учили этой процедуре около недели). Собственно, это был чифирь, но с молоком это было и очень вкусно, и питательно и, естественно, хорошо взбадривало. Целебный эффект этого чая я в полной мере ощутил во время ночных бдений в лаборатории, от которых в первую очередь страдал желудок. Чай с молоком, который я в последствии пил в Англии – бледная тень казахского.

Включался допотопный телевизор (чуть ли не «КВН») или не менее древний магнитофон, накрывался стол, нарезалась дыня или арбуз, разливалось вино, раскладывались несколько шахматных досок… Но при этом – работа продолжалась, крутились центрифуги, мигал лампочками счетчик, у Булата шел электрофорез, кто-то из студентов «миллипорил» пробы (так называлось перенесение меченной РНК на нитроцеллюлозные фильтры фирмы «Миллипор»), оформлялись рабочие журналы, сотрудники делились последними данными, успехами и неудачами, обсуждались планы новых экспериментов. Ну, а по пятницам мы частенько праздновали «День биохимика»!

Я решил поднять физические кондиции сотрудников, и мы с Маликом Шмановым построили во дворе турник. В результате я вышел на пик формы, к которому уже затем никогда не смог приблизиться – подтягивался 30 раз на двух руках, 5 раз на правой и 2 раза на левой. Хотел даже научиться подтягиваться на одном пальце, как известный альпинист Михаил Хергиани, но не получилось. Остальные тоже существенно улучшили свои силовые показатели, что для Алма-Аты было немаловажным делом – город, как и многие южные населенные пункты, был богат криминальным контингентом. Однажды нас с Маликом и Туяком в районе алма-атинской промзоны местная шпана пугала настоящей гранатой!

Сам город, вернее центр, мне очень понравился – такой себе невысокий, четко расчерченный «Манхэттен» с горами на горизонте, речками, арыками, парками и красивыми, оригинальными зданиями. Вокруг центра – частный сектор – этакая «полтавская глубинка» с вишневыми и яблочными садами, заборами и собаками. Еще дальше – новые микрорайоны из скучных 4-этажных коробок. Аскар Аханов дал мне свой велосипед, и я планомерно начал изучение города, но когда Аскар узнал, что я заезжаю на нем в казацкие и чеченские пригороды – велосипед отобрал.

Мне также очень нравилась местная еда. Я посетил все основные рестораны Алма-Аты. Тогда еще можно было уложиться в 5 рублей даже со спиртным, а комплексный обед стоил всего рубль. Помню в ресторанчике по дороге на Медео, на берегу ледяного ручья (вынутая из воды ветка винограда сразу же запотевала) – чудесные, душистые шашлыки из молодой баранины стоили 23 коп!

Главным блюдом был конечно биш (бес)-бармак, но я любил заказывать и лапшу по-дунгански, и манты. Впервые попробовал настоящий суджук, конину («жая») и, попадая в ресторан, обязательно ее заказывал. Большое впечатление на меня произвел рынок («Орталык базары»), где я покупал курагу, изюм, виноград (роскошный «мускат»), дыни, арбузы и знаменитые яблоки «апорт». Арбузы стоили 5 коп. за кило и мы с соседом по общежитию покупали за раз около центнера. Дыни стоили дороже, а изумительные ташкентские деликатесные дыни стоили уже целый рубль за килограмм. Еще там я впервые попробовал морковку и капусту по-корейски – очень вкусные и по-настоящему острые.

Надо сказать, что с продуктами в городе тогда было плохо. Д. Кунаев «зарабатывал» себе вторую звезду Героя и вся провизия вывозилась в Центр. Во всяком случае, масло я впервые увидел на третьем месяце проживания в Алма-Ате. Лучше была ситуация с рыбой – в магазине «Мухит»