Почтальон принес мне бандероль из немецкого посольства в Вашингтоне — письмо и пачку газет. Когда я прочла то и другое, мне стало дурно. Мария Ерица оказалась права: Эрнст Егер вместе с режиссером Дюпоном начал издавать в Голливуде примитивную бульварную газетенку, которая печатала обо мне невероятные истории. В них утверждалось, что я не только являюсь любовницей Гитлера, но одновременно еще и подругой Геббельса и Геринга. Описывалось даже мое кружевное нижнее белье, которое я якобы предпочитала для интимных встреч с ними. Во все это вранье умело вплетались факты, соответствующие истине, настоящие фрагменты из моих писем, скопированных Егером, — непосвященным такая смесь грязной лжи и подлинных событий должна была казаться правдоподобной.

То, что я прочла, было не только отвратительным, но и политически опасным. Некоторые из моих не всегда лестных высказываний о Геббельсе Егер, как выяснилось, тайком записал, а затем ловко смешал со своими выдумками. Он красочно и весьма вольно изложил несколько скабрезных историй про Геббельса, о которых узнал в том числе и от моих сотрудников.

Я понимала, если статейки попадут в руки министра, случится невероятный скандал, и мне не останется ничего иного, как уехать из Германии и искать себе работу в другой стране. Тут не помог бы даже сам Гитлер.

Что же делать? В Министерстве пропаганды у меня не было друзей, которые могли бы помешать Геббельсу получить эти газетенки. Наоборот, многие с превеликим удовольствием постараются побыстрее положить их ему на стол. Возможно даже, Геббельс уже успел их прочитать. В письме из посольства говорилось, что газеты посланы также и в Министерство пропаганды. Казалось, катастрофа неизбежна.

Я забыла о спокойствии и каждое мгновение ждала вызова в министерство. Но тут пришло приглашение в Мюнхен на День немецкого искусства. Ехать или оставаться дома? Понимая, что встречу там Геббельса, я пребывала в нерешительности. Однако неизвестность настолько тяготила меня, что наилучшим выходом из положения казалась возможность прояснить ситуацию. Будь что будет.

Когда тем же вечером я нашла карточку со своим именем на празднично накрытом столе в Доме немецкого искусства, то не поверила собственным глазам — моим соседом оказался Геббельс. Что за дьявольщина! Уйти было нельзя, так как зал уже заполнился приглашенными. Только теперь я заметила, что напротив за столом разместились Адольф Гитлер и жена итальянского посла мадам Аттолико. Соседом справа был доктор Дитрих, глава имперского ведомства по делам прессы. Я чувствовала себя так, будто сижу в ожидании собственной казни.

Тут в зал вошел Геббельс, поздоровавшийся со мной холодно и надменно. По выражению его лица невозможно было определить, знает ли он уже о скандальных историях Егера.

Супруга итальянского посла, должно быть, сказала Гитлеру что-то приятное обо мне. Оба подняли свои бокалы и выпили за мое здоровье.

В это мгновение мне пришла в голову неожиданная идея. Я повернулась к Геббельсу и сказала:

— Мне нужно кое в чем покаяться перед вами.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Помните, доктор, — продолжала я виноватым голосом, — вы предостерегали меня в отношении господина Егера, о котором я так пеклась и даже поручилась за него?

— И что же? — раздраженно прервал меня Геббельс.

По выражению его лица стало понятно, что о статейках Егера его еще не проинформировали. Я облегченно вздохнула.

— Произошло нечто очень неприятное — господин Егер опубликовал в Голливуде невероятно скандальные истории обо мне. Вы уже читали? — тихо спросила я и с волнением стала ждать его реакции.

Сделав пренебрежительное движение рукой, министр презрительно ответствовал:

— Я же вам сразу сказал, что не следует верить этому пачкуну.

Мне оставалось только кивнуть головой в знак согласия. После подобного замечания Геббельса становилось ясно, что он не станет уделять время чтению историй Егера.

Так я едва-едва избежала больших проблем; должно быть, в этот день меня берег ангел-хранитель.

С этого времени у меня была только одна задача — кинокартина «Пентесилея». Для ее производства я после своего возвращения из США основала фирму «Лени Рифеншталь-фильм-ГмбХ». Компания «Олимпиаде-фильм» создавалась исключительно для производства лент о спортивных событиях, а моя фирма «Студио-фильм», переименованная в «Рейхспартайтагфильм», такой дорогостоящий проект, как «Пентесилея», реализовать бы все равно не смогла — коммерческий риск был слишком велик. Колоссальный международный успех фильмов об Олимпиаде сделал финансирование моей новой картины вполне осуществимым. Сообщение из Министерства пропаганды о том, что «Пентесилея» занесена в плановый перечень проектов под № 1087, стало для меня выстрелом стартового пистолета.

Я понимала, что создание подобной ленты связано с огромными трудностями. Нужно было правильно выбрать стиль фильма. Тема балансировала на грани между возвышенным и смешным. Либо картина станет выдающимся произведением, либо полным провалом.

Чтобы справиться с этой задачей, требовалось освободиться в первую очередь от организационных дел. К счастью, мои сотрудники за годы нашей совместной работы многому научились. Кроме того, мы с ними подружились и я могла им доверять. Это были мои доверенные лица — Вальди Траут и Вальтер Гросскопф.

Перед началом собственно подготовительных работ мне надлежало прежде всего потрудиться над своей речью — роль требовала от голоса многого. К тому же как королева амазонок я должна была стать прекрасной всадницей. Несмотря на увлечение спортом, у меня не возникало возможности — если не считать неудачной попытки в Калифорнии — научиться ездить верхом. Теперь я каждый день брала уроки верховой езды. Как и другие виды спорта, она давалась мне легко, и занятия доставляли большое удовольствие. Надо было уметь запрыгивать на лошадь и скакать без седла. Вскоре вместе с моей коллегой Бригиттой Хорней, опытной наездницей, жившей в Далеме неподалеку от меня, мы стали кататься по Груневальду.

Да и моей фигуре неплохо было бы походить на фигуру амазонки. Для этого пришлось много потрудиться. Каждое утро приходил тренер, который проделывал вместе со мной необходимые упражнения. Днем я занималась сценарием и подбором основных сотрудников для будущих съемок. Что касается композитора, то самым подходящим казался Герберт Виндт. Для декораций я пригласила одаренных художников Херльта и Рёрихта,[303] оформлявших почти все фильмы Мурнау и Фрица Ланга.

Жизнь моя была настолько заполнена этим проектом, что не оставалось времени для светских обязанностей. Да я и не жалела об этом, поскольку уже с молодости не особенно интересовалась ими. Ни разу не побывала даже в «Товариществе артистов» — клубе, где встречались видные деятели искусства и который часто посещали Геббельс и другие министры. Если хотелось поближе познакомиться с каким-нибудь интересным человеком, я приглашала его к себе, предпочитая беседовать с ним с глазу на глаз.