с Белокаменного шоссе, абсолютно не оправдывающего своё название, практически сразу за территорией районной больницы. Когда Калёнов остановил машину у ворот, собираясь позвонить Барсову, створки ворот стали раздвигаться, и он понял, что его ждут.

Проехал ворота, опустил стекло, глядя на высунувшегося из будки охраны солдата.

– Мне к майору Барсову…

– Прямо, направо, к одноэтажному зданию с чёрной дверью.

– Штаб?

– Учебка.

Калёнов кивнул и повёл машину по асфальтовой дорожке, разглядывая ухоженные кустарники и деревья, скрывающие полосу препятствий, стадиончик и небольшие строения полигона. Обогнул два здания побольше, с тарелками антенн на крышах, остановился у здания с чёрной дверью.

Конечно, он не один десяток раз посещал базы спецслужб и даже по году и больше жил на многих из них, поэтому невольно искал какие-то отличия от того, что видел в своё время. Однако ничего особенного не обнаружил. Лишь автотехника здесь обреталась другая (он мельком заметил новейшую машину десанта МД-4) да антенные комплексы базы были существенно сложней и серьёзней тех, какие он знал.

Ни кнопок вызова, ни табличек на чёрной металлической двери здания видно не было, но стоило Калёнову взяться за ручку, как она распахнулась, и навстречу вышел рослый сержант в полевой форме, с автоматом через плечо.

– К Барсову, – лаконично сказал Калёнов.

– Проходите, – отступил сержант. – По коридору прямо, последняя дверь направо.

Калёнов последовал указанию, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за белых, в отличие от входных, дверей; там явно проходили теоретические занятия личного состава. Постучав в дверь с табличкой «Замком», Калёнов вошёл.

Кабинет был небольшим, в нём едва умещались стол, четыре стула и шкафы, на полках которых располагались образцы стрелкового оружия. На столе стоял плоский монитор компьютера размером чуть ли не с метр по диагонали. Сидевший за столом человек встал, и Калёнов оценил его физические данные: майор Барсов был такого же, как Калёнов, роста, такого же телосложения и действительно чем-то походил на него самого.

– Максим Олегович?

– Так точно. Вениамин Валерьевич? Или вас нужно называть товарищ майор?

– Можно просто Вениамин.

Он протянул руку.

Ладонь у майора оказалась такой же ширины, что и у Калёнова, и он почувствовал её неподатливую твёрдость. Сжал руку посильней, уловил твёрдый ответ.

Оба понимающе вздёрнули уголки губ.

– Слышал о ваших возможностях, товарищ рекрут. – Барсов жестом указал гостю на стул. – Присаживайтесь. Говорят, вы кирпичи пальцами крошите.

– Крошил по молодости, эффекта ради, ветер в голове, хотелось выпендриться. Вы тоже не слабак.

– В студенческие годы на спор гвозди из стены пальцами вытаскивал. А вот с кирпичами не экспериментировал.

– Попробуйте, у вас получится.

– Как-нибудь попробую. О вас мне много рассказывал Иван Дмитриевич, и меня заинтересовал ваш боевой опыт.

– Что ещё он рассказывал обо мне, кроме легенд о кирпичах?

– Что вы коллекционируете печати.

Старый болтун, с досадой подумал Калёнов, не меняя выражения лица. Зачем же такими деликатными подробностями делиться с незнакомым человеком?

Барсов заметил возникшую на лбу собеседника морщинку.

– Не сердитесь на полковника, мы с ним дружим много лет, и то, что он рассказывает, остаётся здесь. – Майор постучал себя пальцем по лбу. – Если честно, ваше хобби меня несколько удивило, люди чаще собирают монеты, марки или книги.

– Каждый по-своему с ума сходит, – пожал плечами Калёнов.

– Это верно, я читал в Сети, что некоторые оригиналы собирают писсуары. Представляете коллекцию?

– Самым первым оригиналом в этом деле был француз Марсель Дюшан.

– Не слышал. И что, много он насобирал?

– Он установил в Нью-Йорке своё произведение под названием «Фонтан» – огромный перевёрнутый писсуар. Кстати, по результатам опроса пятисот европейских арт-критиков, этот «Фонтан» занял первое место в списке произведений искусства, затмив даже полотна Матисса.

Барсов рассмеялся.

– Я почему-то не удивляюсь. Как-то прочитал, что на крупнейших аукционах мира картины Рубенса стоят на порядок дешевле картин Малевича. А произведениями искусства считается даже дерьмо известных шоу-болванов, завёрнутое в золотую фольгу. Представляете, такое «произведение» дарят нашему президенту?

– В том-то всё и дело, что короли, президенты и премьер-министры не дарят друг другу такие подарки. Это для идиотов-коллекционеров дерьмо в фольге представляет реальную ценность.

– Здесь наши оценки сходятся. Но к делу. Иван Дмитриевич говорил, что мы затеваем?

– Намекнул.

– Время у вас есть?

Калёнов хотел повторить фразу Пятачка из мультфильма «Вини-Пух», но передумал, не зная, как отнесётся к шутке Барсов.

– Есть.

– В таком случае давайте обсудим предложение. Разговор строго между нами.

– Слово офицера.

Барсов ощупал лицо Максима Олеговича вспыхивающими ледяным огнём глазами и заговорил…

* * *

Домой Калёнов попал к вечеру, завернув по пути в кафе и пообедав в одиночестве. Пока ехал, анализировал полученную от Барсова информацию и размышлял о жизни. Менять устоявшееся положение вещей и свои бытовые установки не хотелось, он уже отвык от работы в команде, какие бы благие намерения ни имели в виду её создатели. Но, во-первых, его просили войти не в опергруппу, а предложили стать консультантом тактических разработок, а во-вторых, шанс помочь Ване Симанчуку и десяткам таких же заблудившихся пацанов приобретал платформу практической реализации. В конце концов он принял решение дать согласие поработать в ГОН Барсова, которому, судя по всему, кто-то дал особые полномочия.

Словно отвечая мыслям Максима Олеговича, зазвонил мобильный.

– Вечер добрый, полковник, – раздался в трубке голос Кучина. – Есть хорошие новости.

– Докладывай.

– Не по телефону, заезжай ко мне, расскажу и покажу.

Калёнов помолчал, преодолевая нежелание ехать куда-то на ночь глядя, и сказал одно слово:

– Жди.

Композиция 8