Я был вполне финансово обеспечен, когда в конце 2006 года вернулся в правительство. Согласно этическому кодексу мне пришлось продать все акции, которыми я владел, в начале 2007 года, на пике рынка. А тем, кто присоединился к администрации Обамы в начале 2009 года, владея акциями (а таковых было немало), пришлось продавать активы в момент, когда фондовый рынок падал. В итоге некоторые понесли серьезные финансовые потери, и я восхищался их патриотизмом и готовностью жертвовать личным благополучием во имя высшей цели. Со многими из этих людей мне предстояло не соглашаться в ближайшие годы, но я никогда не сомневался в их любви к нашей стране (хотя, как и в случае с любой администрацией, любви к себе тоже хватало).

Самый неловкий момент моих первых лет работы с президентом Обамой случился приблизительно через три недели после инаугурации. Я позвонил Бушу-43, чтобы сказать, что мы добились значительных успехов в тайной программе, которой он интересовался. В новой администрации господствовал такой негатив по отношению к Бушу, что, кроме меня, как я понял, никто бы не удосужился его проинформировать. В ходе нашего короткого разговора он спросил, как идут дела, и я сказал, что просто отлично. Буш закончил фразой: «Важно, чтобы он [Обама] преуспел». Я ответил: «Аминь». К моему огорчению и глубокому смущению, на следующий день Обама сказал мне, что собирается позвонить Бушу и рассказать об успехе тайной операции. Проглотив комок в горле, я сказал, что это прекрасная идея. Едва Обама положил трубку, я позвонил Бушу-43 и предупредил, что новый президент будет ему звонить и что, надеюсь, он меня не выдаст. Да, конечно, мне следовало подождать и дать новому президенту шанс сделать все самому. Больше я с Бушем-43 государственные дела не обсуждал.

Новая программа обороны

К 2009 году я пришел к убеждению, что парадигмы как обычной, так и нетрадиционной войны больше не соответствуют изменившейся обстановке – наиболее вероятные конфликты будущего окажутся где-то посередине, с широкими вариациями по масштабам и летальности. Ополченцы и повстанцы могут получить доступ к современному оружию. Быстро модернизируемые армии, в том числе китайская, будут использовать «асимметричные» методы, чтобы лишить американцев традиционных преимуществ в воздухе и на море. Страны-изгои, наподобие Ирана и Северной Кореи, скорее всего станут прибегать к комбинированной тактике. И потому я был убежден, что наша стратегия, разработанная после окончания «холодной войны» и предусматривающая возможность одновременного участия в двух крупных региональных конфликтах (что в значительной степени определяло структуру вооруженных сил США), фактически устарела. Мы должны поддерживать и модернизировать наши стратегические и обычные боевые возможности, но также следует готовить и экипировать армию США для непредвиденных обстоятельств.

Соглашаясь работать на Обаму, я был полон решимости воспользоваться дополнительным сроком в должности для того, чтобы организовать структуру вооруженных сил, бюджеты и военные программы именно с учетом новой реальности. Когда экономический кризис в стране стал очевидным, я понял, что оборонный бюджет слишком явная мишень: конгресс и президент попросту не смогут его проигнорировать. Поэтому я решил сыграть на опережение, представить на рассмотрение сырой, контрпродуктивный и потенциально опасный бюджет, показав тем самым, что мы в министерстве в состоянии сами расчистить наши бюджетные и закупочные «конюшни». Я надеялся, что если Пентагон дерзко продемонстрирует готовность снизить бюрократическую нагрузку, повысив при этом военный потенциал страны, то при неизбежном грядущем крушении бюджетного поезда мы пострадаем только, что называется, по касательной. Увы, я был, скажем так, чрезмерно оптимистичен.

Мои приоритеты были ясны: продолжать заботиться о военнослужащих и их семьях; стремиться к наилучшей сбалансированности между подготовкой к будущим масштабным конфликтам и поддержкой наших вооруженных сил в войнах, в которые мы уже вовлечены и, вероятно, окажемся вовлечены в ближайшие годы; подкрепить эту сбалансированность грамотной бюджетной политикой; реорганизовать процедуру военных закупок и избавиться от просроченных и финансово неподъемных программ; сделать все возможное, чтобы увеличить наши шансы на успех в Афганистане. Первые три приоритета означали продолжение моей войны с Пентагоном, второй и третий также сулили войну с конгрессом, а четвертый подразумевал войну с Белым домом. Значит, каждый день всего моего срока на посту министра придется воевать на несколько фронтов. Сдаваться заранее я не собирался. Подобно Обаме и Бушу я быстро начинаю скучать от спокойной жизни.

Что касается заботы о войсках, то осенью 2008 года я услышал о значительном несоответствии сроков медицинской эвакуации с поля боя в Ираке и в Афганистане – норматив для Ирака составлял один час, а для Афганистана – почему-то два. Изучив историю вопроса, я выяснил, что санитарные вертолеты НАТО не летают (наши, американские, летали) при «недостаточной видимости», то есть в сумерках, в темное время суток или в плохую погоду, равно как и не садятся в «небезопасных» посадочных зонах. Разумеется, именно в таких условиях и в таких местах чаще всего и требовались санитарные вертолеты. Следом на меня свалилось и другое малоприятное открытие: оказывается, когда в Афганистане поступал запрос на использование вертолета американских ВВС для эвакуации раненых, его должен был одобрить старший командир. Короче говоря, сплошные задержки, при том что каждая минута на счету.

Двенадцатого ноября я направил председателю Объединенного комитета начальников штабов служебную записку о необходимости «энергичных усилий» по приведению норматива медицинской эвакуации в Афганистане к одному часу и сопроводил текст пометкой «срочно и приоритетно». К моему изумлению, Майк Маллен, Объединенный комитет и гражданские и военные медицинские чиновники принялись возражать – дескать, в указанной мере нет ни малейшей необходимости. Учитывая, что выживаемость раненых превышала 95 процентов, а уровень их смертности при эвакуации, равно в Ираке и Афганистане, стабильно держался на 4–5 процентах, чиновники от военной медицины не видели повода добиваться уменьшения нормативного времени эвакуации раненых с поля боя в Афганистане. Хирург Объединенного комитета, однозвездный адмирал, заявил, что при достижениях современной военной медицины двухчасового норматива вполне достаточно, и председатель ОКНШ его поддержал. ВВС тоже выступили против шестидесятиминутного стандарта; ВМС, как говорится, тянули паузу, только сухопутные войска и моя канцелярия ратовали за изменения норматива. Бюрократы видели только цифры, и ничего более.

Не стану скрывать, я разозлился не на шутку. На общем совещании старших офицеров и гражданских руководителей я сказал, что мне наплевать на статистические выкладки, что, будь я солдатом, которого только что подстрелили или который подорвался на мине, моим единственным желанием было бы увидеть как можно скорее санитарный вертолет. Я прибавил, что солдат, отправляясь в Ирак, уверен – за ним, если его ранят, прилетят в течение часа. Почему для военнослужащих в Афганистане приняты другие стандарты? Я подчеркнул, что это не сугубо санитарная проблема, эти нормативы оказывают влияние на моральное состояние и боевой дух, и в наших силах, слава богу, все исправить.