чувственного писателя. Для него крайне важно чувство сродства. Он вовсе не почвенник, он сам почва, он растворен в ней, ее голос, ее дух, ее тепло, ее жизнь. Через это сопричастие он постоянно переживает чувство полноты, цельности. Поэтому для него невозможны депрессия, хандра, сплин. Да и тот же кризис среднего возраста, от которого загибаются многие персонажи его книги.

Во многом похож на Петрова рок-музыкант, бывший кумир Половник («Первое кладбище»). Как отмечает автор, он «был похож на дьякона, который пошел наказать Соловья-разбойника, но в пути одичал и забыл, куда собрался». В итоге затух, совершенно выпал из ситуации. Опасность затухания, превращения человека в тень очень велика, когда идет вопрос о выборе пути.

Захар пишет о незримом доме, находящемся между землей и небом, и в котором «живет твоя судьба – не то чтоб являющая себя тебя нынешнего – а весь ты сразу: прошлый и будущий, задуманный и свершившийся» («Первое кладбище»).

Подобное ощущение судьбы пронизывает творчество и его собрата по перу Сергея Шаргунова. В своей «Книге без фотографий» он будто листает фотоальбом, всматриваясь в свои новые отражения. Фотографии выстраивают план, карту жизни, вот почему по ним и можно прочесть судьбу, увидеть ее отсветы, знамения. Ночью в горах в революционной Киргизии Сергей ощутил, что может «сейчас читать будущее», которое читалось «без сожалений и интереса, как будто всё, что могло, уже состоялось».

Эта судьба, конечно же, в тисках между ангелами и бесами. Зависит от того пути, по которому ты двинул в начале жизненного распутья: прельстился или проявил крепость, при этом зная, что «всякий мой грех будет терзать меня… А добро, что я сделал, – оно легче пуха. Его унесет любым сквозняком» («Грех»).

Бес – как венерическая болезнь, его можно подцепить. Об этом говорит «сын пастора» в рассказе «Попутчики». Герой рассказа Верховойский за несколько часов до своего поезда затащил компанию в сауну. Страсть пойти в баню была настолько сильна, что «не было сил удержать себя». Верховойский звал в «пекло», в «жаровню», в липкую атмосферу зноя, которой был переполнен роман «Черная обезьяна», повествующий о темном в человеке. Фамилия героя отсылает к главному «бесу» из романа Достоевского.

В сауне Верховойский напарился до того, что ему в парилке явился старик, «поросший белым волосом», производивший впечатление брезгливости, как от «какого-то пахучего болотного гада». «Чертовщина» – так одним словом можно описать всё происходящее с героем, после того как он, не попрощавшись, покинул сауну. Он опоздал на поезд, на вокзале мерещился тот самый старик, потом были злоключения в купе и видение погибшего проводника, подарившего ему зажигалку. От Верховойского пахло «скотом, скотобойней», и он нес свой «смрад», пока не добрался до дома, где его ждали мать и беременная жена – «яблочная, ароматная». Пока не забрался под струю ледяной воды и не смыл с себя все последствия своего загула. До этого были «попутчики», с которыми прямой путь в «жаровню», а здесь – семья, здесь совсем другие ароматы.

В рассказе «Шесть сигарет и так далее» (сборник «Грех») герой-вышибала Захар возвращается с ночной смены, полной сутолоки и злости. Дома – жена, маленький ребенок. Захар идет в ванную и опускает руки в жесткую струю ледяной воды. Он «упрямо натирал мылом кисти», чтобы потом подойти к ребенку.

Вообще Прилепин традиционно с особой нежностью пишет о семье. Она у него синоним счастья. Его высказывания о семейных взаимоотношениях можно заносить в учебники счастливого брака: «Счастье женщины (и ее мужчины) состоит в том, что женщине безусловно известно о слабостях ее любимого, но она никогда не позволяет даже себе указать на них; и уж тем более – ему. Счастье мужчины (и его женщины) состоит в том, что он искренне убежден: бытийный выбор, сделанный им когда-то, явно превышал на тот момент его провидческие способности, интуиции и вообще умение рационально мыслить – однако он угадал; причем едва ли не единственный раз в жизни» («Ближний, дальний, ближний»).

Большая семья – это еще и «эстетическое удовольствие», писал он в эссе «Путешествие на воздушном шаре».

С особым интересом и трепетом он наблюдает и за детьми.

«Здравствуй, мой розовый, мой нежнейший, мой вечноспящий, мой молочный кулек, мои виноградные пальчики, моя волосатая спинка, мое мягкое темечко» – так писатель начал эссе «Три эпохи взросления».

Вот он смотрит за спящей старшей дочерью и понимает, что это именно та самая «нега», о которой писали поэты: «Всё ее, совсем еще юное тело, от мизинчика на ноге до мизинчика на руке, – являло собой торжество природы, чистоты, свежести и необычайного Господнего вдохновения». Или его сын, «похожий на неизвестных истории детей раса Тафари, на угандийских мальчишек, на малолетних рэперов Гарлема, на тонкоруких пиратов Сомали» («Ближний, дальний, ближний»). Здесь можно вспомнить, что про героя рассказа «Славчук» Прилепин писал, что тот «должен был родиться негром».

Семья, как и Родина, – главная рифма жизни. Это то, что дает человеку силу, что спасает. Так Верховойский в финале своих приключений приходит домой к матери и беременной жене. Герой рассказа «Рыбаки и космонавты» только начал свой путь отцовства. Включенный свет в машине, осветивший всю семью, спас от ночного злоключения на дороге в рассказе «Ближний, дальний, ближний».

Судьба мужчины идет от отца, крайне важен и момент его превращения в родителя. В рассказе «Рыбаки и космонавты» герой только начал свой путь отцовства. У него родился первый сын, и этот факт еще должен уложиться в голове: «Неужели мой пацан выбрал именно меня, перебираясь из своей обители сюда на ПМЖ? Пацан, ты ничего не попутал?»

Пока всё это укладывалось, новоиспеченный отец превратился в комичного персонажа. Встретил бывшего должника, повозил его в багажнике «шестеры», забрал долг, приоделся в костюм, прикупил всякой всячины для малыша, встретил старых знакомых, которые потащили отмечать. Наотмечался, уснул в кустах, проснулся совершенно голый с одной соской на шее. Нашел кусок покрышки, с ней и с соской двинул в город. В финале жена с новорожденным на руках серьезно сказала: «Смотри, малыш, это наш папа…Он будет заботиться о тебе». Папа вышел к сыну в старой простынке, которую выдали в полицейском участке, и с той же соской на шее. С ним тоже произошло какое-то перерождение.

«Он шел по жизни голый, так и умер голый», – говорит о своем герое Артеме Горяинове в одном из интервью сам автор. Мотив наготы постоянно присутствует в «Обители». Есть он и в «Семи жизнях». Герой рассказа «Попутчики» Верховойский в жаровне сауны с друзьями, а в финале под струей холодной воды дома. Герой рассказа