Она наполнила ночь, отбросив темноту, эта армия песни. А во главе ее свободно реял голос Моррисона, чье настоящее имя было не Шин и который умер слишком молодым, оставив столько песен недопетыми.

Музыка накрыла волной крестоносцев и эльфов, и они перестали слушать тишину. Музыка затронула что-то в их душах, что-то крохотное, но упорно живучее, сумевшее немыслимым образом сохранить жизнь в ненависти и ужасе убийств. И с той стороны и с этой солдаты и эльфы откликнулись на трепетное прикосновение чуда, радости и восторга именно тогда, когда мрак ночи достиг апогея.

Солдаты отбросили автоматы, эльфы — мечи и по одному, по двое потянулись через площадь брататься. На следующий день им, возможно, суждено сойтись друг против друга, на следующий день их будет караулить смерть, но сейчас они отступили от края пропасти, и будто сам воздух наполнился запахами весны. Противники стали собираться в центре площади, к ним подходили и подходили новые очарованные песней и теми, кто ее пел. Это был тихий праздник, без криков и бурного ликования — лишь спокойное удовлетворение тем, что война окончена и они живы.

Но песню слышали не все. Некоторые восприняли ее как шум, как помеху основному занятию. Офицеры крестоносцев попытались привести в чувство солдат, выкрикивая приказы и угрозы, и когда это не сработало, они приказали тем, кто не успел дрогнуть, открыть огонь по предателям.

Ночь расколол грохот стрельбы. Эльфы ответили из своих жутких орудий, диковинные бластеры полыхнули в темноте. Но музыка взвилась громче, могучая и неодолимая, и заглушила рев орудий, бессильных против нее. Песня уберегла тех, кто слушал ее. Моррисон и другие играли и пели так, будто сердца их были готовы разорваться, наполнив ночь всей потерянной силой и любовью неистраченного запаса их рано оборвавшихся жизней. Они пели те самые песни, что могли бы петь, если бы смерть не сорвала их, как дикие цветы в регулярном саду. Их музыке в такт пульсировала кровь в сердцах тех, кто ее слышал.

Крестоносцы дрогнули первыми: кто побежал прочь от площади, кто — через нее, чтобы слиться с толпой в центре. Эльфы смеялись и аплодировали, отложив в сторону оружие. Человеческая музыка всегда зачаровывала эльфов, и сейчас большей радостью для них стало подхватить песню, чем преследовать бегущего деморализованного врага. Внезапно песня и музыка оборвались — будто так и было задумано. Площадь взорвалась аплодисментами и таким радостным ревом, что все кричали, пока не охрипли глотки и не заболели головы.

Моррисон улыбался и кланялся, уставший и мокрый от пота и дрожавший от все еще переполнявшей его волшебной силы музыки, — будто вопрошая, что еще он мог бы сделать для публики. Оберон, Титания и Пак выступили вперед поклониться барду, и Моррисон, утирая пот с лица, усмехнулся им:

— Спеть что-нибудь «на бис»?

В пустом доме на пустынной дороге Сюзанна Дюбуа сидела одна у окна первого этажа, беспокойно вглядываясь в ночь. Она старалась не шевелиться и дышать как можно спокойнее: малейшее движение заставляло бледнеть от острой боли в сломанной руке.

Поначалу она надеялась, что рука ее лишь растянута и ушиблена, но шок миновал, боль неуклонно усиливалась, а надежда таяла. Сюзанна старалась, очень старалась, потому что мысль о том, что рука сломана, была просто невыносимой на фоне всех жутких событий, и теперь даже этого маленького утешения она была лишена.

Руку она спрятала в длинном рукаве платья. Ткань была старой и порвалась, и неприятно пахла кровью, но Сюзанна боялась оттянуть рукав назад, боялась увидеть руку. Она не была уверена, что сейчас в состоянии выдержать это зрелище. Сюзанна очень хотела, чтобы Полли поторопилась и сошла вниз — подруга поднялась, чтобы сверху понаблюдать за происходящим в городе. С первого этажа видны были только разбитые обстрелом и сожженные развалины домов, пустой канал и иногда — быстро идущие мимо колонны солдат, спешивших разрушить очередной район города. Солдаты, правда, последний раз проходили довольно давно, но Сюзанна не сомневалась, что они еще появятся. Все напоминало скорее затишье перед бурей, а затишье неизбежно оборачивалось новой вспышкой насилия. Боль снова вцепилась в руку, и Сюзанна сосредоточилась на том, чтобы дышать тихо-тихо.

Ей было холодно, одиноко, она страшно устала. Полли была все еще наверху, Шин Моррисон посреди ночи куда-то исчез, когда они с Полли спали. В общем-то она не очень этому удивилась. Шин всегда был человеком ненадежным. Это было частью его обаяния. Но даже в этом случае так потихоньку ускользнуть — низость. Джеймс Харт тоже хорош. Ушел, наобещав всех земных благ, и с концами — уже несколько часов ни слуху ни духу. Хотя с ним могло случиться все, что угодно. Все, что угодно.

Сюзанна вздохнула и сжала зубы от пронзившей ее боли в руке. Она зябла, но обильный пот едва не заливал ей глаза. Дурной признак. Головокружение усиливалось, она была близка к обмороку, но старалась держаться из последних сил. Она не имеет права позволить себе отключиться. Мало ли что может случиться, пока она будет без сознания.

Состояние беспомощности было ей не знакомо вовсе. Как правило, это к ней люди приходили за помощью, она раскладывала карты и видела, что нужно сделать. Теперь же город, которому она так долго помогала, раздирали на части, а она, загнанная в ловушку в брошенном доме со сломанной рукой и усиливающейся лихорадкой, помочь ему ничем не могла.

Господи, поскорей бы спустилась Полли. Когда подруга рядом, было чуточку легче. Сюзанна горько усмехнулась. Годами Полли опиралась на нее в страшной жизни со своими несколькими «я», и вот, приехали: теперь ей самой было никак без Полли. Как же странно все перевернулось с ног на голову. Странно. Ну что она так долго возится? Сюзанна было собралась позвать Полли, но передумала. Это выдаст ее страх и слабость, а она боялась, что, проявив эти чувства хоть раз, уже никогда не сможет держать их в узде. Но какого черта Полли там делает столько времени?

Этажом выше Полли Казинс стояла перед зиявшей в стене огромной дырой, вглядывалась в ночь и крепко сжимала себя в объятиях, будто страшась развалиться на части. Она была далеко-далеко от спасительного родного дома, со всех сторон ее окружали опасности, и атаки паники волнами накатывали на нее.

Полли невыносимо хотелось завизжать, или рвануться бежать, или сотворить еще что-то, но ничего она поделать не могла, бежать ей было некуда, а если начать кричать, то замолчать она будет уже не в силах. Каждая клеточка ее тела трепетала, глаза то и дело застилала серая пелена, и она с трудом сдерживалась, чтобы не потерять сознание. Она должна выдержать, она нужна Сюзанне, но эта мысль только все усложняла. Ей было безумно тяжко справляться со своими проблемами, даже если не думать, что кто-то зависит от нее. Это несправедливо. Она не готова была к таким испытаниям. Пока еще не готова.

Полли присела на корточки и обхватила себя руками с такой силой, что едва не задохнулась. Ну почему Джеймс не идет? Он же обещал, что недолго. Она бы чувствовала себя уверенней, будь он здесь, он придал бы ей сил пережить беду. А исчезновение Моррисона только все усугубило. Но ему она никогда особо не доверяла. Доверяла она Сюзанне и Джеймсу, но Сюзанна сейчас не в состоянии позаботиться даже о себе самой, а Джеймс не вернулся. С ним что-то стряслось, что-то страшное. Не мог он просто так уйти, бросив ее. Не мог.