Он, самый лучший… Она помнила пожары и опалившую глаза вспышку, помнила Его грусть, заботу и любовь. Но Его голос она больше не слышала, значит, Он, самый лучший, умер. Теперь во мраке раздавались другие голоса; она точно знала, кому они принадлежат.

«Я Бэбкок».

«Я Моррисон».

«Я Чавес».

«Я Баффс — Таррелл — Уинстон — Соса — Эколс — Лэмбрайт — Мартинес — Рейнхарт — Картер».

Она называла их Дюжиной. Дюжина была везде, повсюду, она пронизывала тьму и составляла суть нового мира.

И так из года в год. Она помнила день на поле костей и другой, когда увидела птичку и поняла, что разучилась говорить.

Босая, она брела среди высоких деревьев по траве, залитой солнцем, которое уже не причиняло боль. Вдруг перед глазами затрепетали крылья. Она смотрела, смотрела, смотрела на крошечное создание, смотрела, как теперь казалось, много дней. В сознании всплыло название существа, но, попробовав его произнести, она поняла, что забыла, как это делается. «Птичка… — Слово билось внутри, как в клетке, без шансов выбраться на свободу. — Птичка колибри». И так все слова. Все известные ей слова попали в клетку.

Много ночей спустя одиночество стало невмоготу, и она позвала: «Придите ко мне!»

И они пришли. Первый, второй, третий, за ними еще и еще.

«Придите ко мне!»

Спящие выползали из теней, падали с неба, деревьев, гор и скоро собрались в огромном количестве. Куда бы она ни посмотрела, повсюду видела безутешные лица с горящими глазами. Она гладила их, ласкала и не чувствовала одиночества. «Кроме нас никого не осталось? — спросила она. — Я уже много лет не видела ни мужчин, ни женщин. Из живых здесь только я?» Вместо ответа она услышала все тот же настойчивый вопрос. «Уходите!» — беззвучно велела она, зажмурилась, а когда открыла глаза, вокруг не было никого.

Так она научилась говорить со спящими.

Дни и ночи складывались в утекающие горным ручьем годы, годы — в десятилетия; однажды она попала в заброшенный город и в последних лучах заката увидела всадников. На сильных гнедых конях скакали шестеро мужчин. За спиной у каждого было ружье, совсем как во времена, когда она жила с мужчиной, его женой и сыном, а потом — с женщиной. Она притаилась среди теней и стала ждать ночи. Что делать дальше, она не знала. С наступлением темноты к ней, как обычно, явились спящие и, несмотря на все уговоры, напали на людей. Яростную атаку люди не пережили, и трое умерли сразу.

Она приблизилась к трупам. Всадники и кони лежали вместе; как всегда, спящие выпили их кровь до последней капли. Трое исчезли, но, склонившись над одним из погибших, она поняла, что его душа где-то рядом и из безымянного аморфного мира наблюдает за происходящим. Выражение его лица показалось знакомым. Да, страх, боль и безнадежность она видела в глазах мужчины, его жены и сына, а потом — в глазах женщины. Умершего звали Уиллемом — так подсказала его душа. Выпившие кровь Уиллема раскаивались так глубоко и искренне, что она сказала: «Ничего страшного, идите с миром, но постарайтесь так больше не делать», хотя отлично знала: с соблазном они не справятся. Не справятся из-за Дюжины, отравившей их сознание жуткими мечтами о теплой крови, и вечного вопроса, единственным ответом на который было:

«Я Бэбкок».

«Я Моррисон».

«Я Чавес».

«Я Баффс — Таррелл — Уинстон — Соса — Эколс — Лэмбрайт — Мартинес — Рейнхарт — Картер».

«Я Бэбкок».

«Бэбкок».

«Бэбкок».

Она брела за ними по песку, хотя солнце безжалостно палило глаза, и порой она не могла от него спрятаться. Она завернулась в подобранную где-то холстину, а глаза защищала темными очками. Дни стояли длинные, казалось, солнце насквозь прожигает небо и тянет к земле длинные раскаленные добела руки. Ночью тишину пустыни нарушали лишь ее легкие шаги, удары ее сердца и сны окружающего мира.

В один прекрасный день она снова увидела горы. Она так и не разыскала ни место, откуда прискакали всадники, погибшие на ее глазах в заброшенном городе, ни их уцелевших товарищей. Долину между двумя грядами гор усеивали странные, вращающиеся на ветру деревья. Потом она попала в большой дом с лошадьми, которые тихо и неподвижно стояли посреди зала. «Это те самые лошади?» — подумала она. Лошади, хоть и выглядели точь-в-точь как живые, оказались не настоящими, зато наполнили ее душу миром, покоем и мыслями о Нем, самом лучшем. «Останусь здесь, — решила она, вспоминая Его любовь, заботу и участие. — Хватит убегать, мои странствия закончились».

Но сегодня передышке пришел конец. Сегодня вернулись всадники, и она спасла одного из них. Она доверилась интуиции, заслонила его собой и велела спящим: «Не трогайте его, уходите, уходите!» Какое-то время ее увещевания действовали, но сознанием спящих управляли другие голоса и в первую очередь сильный голод.

В пыльной каморке под каруселью она думала о спасенном всаднике, надеялась, что он не погиб и тишину пустыни снова нарушат крики людей, конский топот и ружейные выстрелы. Шли дни, а всадники не возвращались. Тихое убежище под каруселью постигла та же участь, что и все предыдущие: она покинула его и окунулась в лунную ночь, с которой была неразрывно связана.

— Где они? — спросила она у тьмы. — Где всадники, которых мне нужно разыскать? Я уже столько лет одна одна-одинешенька!

Ответила не тьма — с ночного неба донесся другой голос.

— Иди за лунным светом, Эми.

— Куда? Куда мне идти?

— Приведи их ко мне. Путь укажет тебе путь.

Она приведет, обязательно приведет! Она так долго была одна-одинешенька, что тоска переполнила сердце и одиночество стало невыносимым.

— Иди за лунным светом, Эми, и разыщи людей, чтобы Я увидел и узнал их, как знаю тебя.

«Эми… Кто такая Эми?» — удивленно подумала она.

— Это ты, — ответил голос.

Всем вам, кто уже не помнит

Переход из другого мира,

Говорю вам снова и снова:

Все, что возвращается из забвения,

Обязательно обретает голос.

Луиза Глюк, «Дикий ирис»

24

Отчет Охранного контингента

Лето 92-го года п.в.

День 51-й

Без происшествий.

День 52-й

Без происшествий.

День 53-й

Без происшествий.

День 54-й

Без происшествий.

День 55-й

Без происшествий.

День 56-й

Без происшествий.

День 57-й