К тому же, от Леонида нужны только деньги на строительство заводов, поэтому промышленность США от этого не пострадает, а это самое главное.

В качестве жеста доброй воли, Гитлер обещает Курчевскому вернуть контроль над чехословацкими заводами, которые войдут в будущую рабочую группу компаний.

Предложение, как ни крути, выгодное, но от него воняет враждебными действиями против СССР…

И тут Центр, получивший запрос от Леонида, внезапно, требует, чтобы он на всё соглашался.

«Можно было уже догадаться…» — подумал он. — «Ещё тогда, когда Центр требовал в дёсны дружиться с Гитлером и Муссолини…»

Его не посвящали в детали, но ему понятно, зачем всё это было нужно.

Если эти диктаторы запустят его в свою промышленность и откроют для него всю документацию, то Центр очень скоро будет точно знать, что и в каких объёмах производят страны «Оси». И это дело точно стоит того, чтобы в Германию и её союзников влились миллиарды долларов, необходимые для строительства всех этих заводов.

Таким образом, Курчевский выступает в роли основного врага СССР, его главного недоброжелателя, который не пожалеет никаких денег, чтобы Союз был разрушен…

— Тебе всё понятно? — спросил Смутин.

— От этого плана воняет дерьмом и кровью, — покачал головой Леонид. — Центр хочет, чтобы я выглядел врагом Советского Союза…

— Такова цена, — вздохнул Смутин. — Мы тоже, как твои главные сообщники, будем выглядеть подлой белогвардейской мразью, сражающейся против России. Как Корнилов, как Столыпин…

— Но когда наши победят, — вступил в разговор Геннадий Парфёнов. — Я бы хотел посмотреть в лицо президенту Рузвельту, узнавшему всю правду о «мистэр Корчэускау».

Его слова разрядили обстановку. Леонид заулыбался, а Кирилл ухмыльнулся.

Курчевский представил себе эту картину и она согрела ему душу.

— Единственное, мои жена и дети… — произнёс он спустя десяток секунд.

— Не переживай, — сказал Смутин. — В Союзе нас ждёт такое…

— Когда вернулась старушка Бострем, она была в глубоком шоке, — произнёс Парфёнов. — Я уже давно не был дома, но по её задумчивому лицу понял, что там всё очень неплохо.

— А ты её навещаешь, как прежде? — усмехнулся Курчевский.

— Пока она наливает бесплатно, я всегда загляну на огонёк, — ответил на это Геннадий. — А бесплатно она наливает постоянно. Рассказать пару фронтовых историй и поплыла старушка…

— Если бы я не знал о твоей любви к скотчу, я бы подумал совсем о плохом, — сказал на это Леонид.

— Да иди ты! — поморщился Парфёнов. — Никогда не думай так обо мне.

— Ладно-ладно! — поднял руки Курчевский. — А что, кстати, насчёт ваших жён и детей?

— Каких? — удивился Смутин. — У нас же их нет и не было…

— Вот именно! — ткнул в его сторону пальцем Леонид. — Вам легко рассуждать, а мне уговаривать всю эту камарилью… Хорошо ещё, что они все русский знают!

Он был благодарен своей нынешней жене, Анне Мэй, которая запустила целую кампанию по изучению русского языка и культуры всеми членами семьи. Она стоит за верность корням даже сильнее, чем сам Леонид.

«Всё-таки, китаянки сильно отличаются от американок», — подумал он. — «В словах и действиях Анны Мэй сквозит крепкая, на грани фанатичной, патриархальность».

— Тебе с женой, конечно, повезло, — вздохнул Парфёнов и осклабился. — Имею в виду, с этой.

— Да иди ты ещё раз! — раздражённо поморщился Курчевский. — Ошибся — бывает! Каждый день напоминаете, ироды поганые…

— Я же шутя, — усмехнулся Геннадий. — Можно сказать, с неприкрытой завистью — с Анной Мэй тебе очень повезло. Так единожды в жизни везёт. Я бы, на твоём месте, держался за неё, как за противогаз во время газовой атаки.

— А если серьёзно, то у Гены есть тут своя зазнобка… — сказал вдруг задумавшийся Кирилл. — Только вот как он её домой повезёт — непонятно.

— Это которая? — сразу заинтересовался Леонид.

Он знал преступно мало о личной жизни своих соратников, так как люди это необщительные, замкнутые и, иногда, неприятные.

— Да что там рассказывать? — махнул рукой Парфёнов. — В филадельфийском Леонтауне познакомился с одной…

— Ну-ка, ну-ка! — подобрался Курчевский. — Непонятно, потому что чёрная?

— Да всё там понятно, — поморщился Геннадий. — Просто привезу и всё.

— Нихера себе… — удивился Смутин. — Ты уже решил всё?

— Ну, да, — кивнул Парфёнов. — Я же тебе говорю — так единожды в жизни везёт. Да и бросать с ребёнком — как-то это…

— Нихера себе! — воскликнул Кирилл. — Это твой, что ли?

— Да мой, — подтвердил Геннадий. — Алексеем назвали. В честь батьки моего, царствие ему небесное. Но тут его все Алексом зовут.

— А чего ты скрывал это всё это время? — спросил расстроенный Кирилл.

— А кто-то спрашивал, что ли? — криво ухмыльнулся Парфёнов.

— Кирилл, ты не расстраивайся, — улыбнулся Курчевский. — Я тоже не знал. Мы в первый раз вообще о таких вещах говорим. Вроде давно уже работаем… Профессионалы, мать вашу ети… Настоящие профессионалы. Личное с рабочим не мешаем.

— Так ты из-за этого так много пьёшь? — спросил Смутин у Парфёнова. — Что ребёнок наполовину чёрный?

— Ты лучше о таких вещах помалкивай при мне, — резко поставил Геннадий стакан на стол. — И вообще, я завязываю уже.

— Понял, — не стал развивать конфликт Кирилл и поднял руки перед собой. — Ты не обижайся — я как друг.

— Ладно, с этим разобрались, — вздохнул Леонид. — Ты свою женщину перевози ко мне. Не пойдёт так. И женись уже. А то ребёнок без отца — это нехорошо.

— Да какой жениться?.. — начал Парфёнов.

— Ты мне ещё тут поговори! — раздражённо выговорил ему Курчевский. — Наследил — отвечай! Ты — коммунист!

— Лёня, так-то, дело говорит, — заметил Смутин. — В кои-то веки.

— А я всегда дельно говорю! — Леонид поднял указательный палец. — Тут места дохрена, да и вообще, нам всем вместе быть надо — время сейчас такое. Так что ерундистикой не занимайся. И ты, Кирюша, если есть кто важный — в шпиономанию не играй, точно так же.

— Ладно, понял, — кивнул Кирилл. — Но, пока, точно никого нет.

—