— Ну хорошо, — вздохнул Томас. — Вам досталось, господин полковник. Ваше дурное настроение я понимаю. Но откуда у вас, дорогой Бреннер, такое выражение лица, словно с тяжкого похмелья?

— Сплошные неприятности, — отмахнулся майор. — Письмо из дома. Жена болеет. Сын в июне обязательно завалит экзамены. Латынь и физику. Да к тому же еще эти проклятые налоги…

— Вас-то почему беспокоят налоги, господин Бреннер? — без особого интереса осведомился Томас.

— Потому что я, идиот, несколько лет назад написал несколько статей для одного военно-политического издательства! Потому что я, идиот, забыл сообщить об этом в налоговое управление! Потому что в этом издательстве прошла финансовая ревизия! И потому что скотина бухгалтер назвал мою фамилию, вот почему!

Лицо Томаса Ливена вдруг приняло совершенно идиотское выражение. Его язык едва не начал заплетаться:

— Бухгалтер?…

— О чем я и говорю!

Неожиданно Томас вскочил. Из его груди вырвался хриплый крик, он обнял Бреннера, поцеловал его в лоб и стремительно выбежал из кабинета.

Бреннер густо покраснел: за всю свою жизнь его еще никогда не целовал ни один мужчина. Он потер лоб.

— Совсем сбрендил, — ошеломленно сказал он. — Зондерфюрер Ливен окончательно съехал с катушек.

— Никогда, — сказал худой желтолицый бухгалтер Антон Нойнер, — никогда, господин Ливен, я вам этого не забуду!

— Ешьте теперь, господин Нойнер, ваш суп остынет, — сказал Томас.

Он пригласил на обед к себе на виллу скромного Нойнера. Господа познакомились неделю назад. До недавнего времени господин Нойнер состоял бухгалтером в фирме Оскара Лакулайта «Интеркоммерсиаль». В тот вечер, когда Томас был в гостях у Лакулайта, тот по телефону уволил своего бухгалтера. Тогда Томас впервые услышал имя Нойнер. После стенаний майора Бреннера по поводу налога оно снова всплыло в его памяти.

Тощий бухгалтер послушно отхлебнул ложку супа, потом опустил ее и уставился на Томаса, как на посланный небесами луч надежды.

— У меня до сих пор это не умещается в голове! Господин Лакулайт выбрасывает меня на улицу. Он сокращает мою должность, дающую броню от призыва. Моя жена выплакала все глаза. Я уже вижу себя в России. И тут появляетесь вы, совершенно чужой человек, и находите мне место, откуда не берут в армию. Только вот зачем?

— Господин Нойнер, я банкир. Я знаю «Интеркоммерсиаль». Слышал, что вы очень прилежный работник. Чем больше об этом все вокруг говорят, тем меньше я понимаю, почему господин Лакулайт вышвырнул вас…

Нойнер склонился над тарелкой. Его лицо задергалось.

— Из-за 18 марок и 25 пфеннигов. Да, да, вы не ослышались! И это после того, как я батрачил на него три года.

Нойнер рассказал, как он, засидевшись допоздна в кабинете, поужинал в одном заведении, а расходы, не спросив Лакулайта, отнес на счет фирмы. Толстяк это обнаружил. И тут же выкинул его.

— При том, что я мог бы многое порассказать о сделках, о гешефтах[18], господин Ливен…

— Интересно.

— …но я этого не сделаю. Как бы скверно господин Лакулайт ни обошелся со мной, я не предатель…

Красавица служанка Нанетта внесла основное блюдо. Нойнер оценил:

— Суп был превосходный. Надеюсь, ничего жареного не будет. Я ведь болен. Язва желудка, знаете ли.

— Будут голуби, приготовленные с маслом на пару. Я не забыл о вашем здоровье.

— Ах, дорогой господин Ливен, что вы за чудный человек!

— Не стоит об этом. Но, между прочим, вы наверняка проживете дольше, чем непомерно толстый Лакулайт. Этот человек облопается, в том числе и своими гешефтами…

— Этот человек уже обожрался, — выдавил из себя Нойнер. — На этих автомобилях он когда-нибудь сломает себе шею, — и в испуге смолк.

— Возьмите эту протертую цветную капусту. Голуби вкусные?

— Сплошное очарование, ничего лучшего я не ел даже на Ривьере.

В мозгу Томаса Ливена прозвучал сигнал тревоги. Нойнер, простой бухгалтер, — и на Ривьере?

— У меня есть рецепт от одного повара из отеля «Негреско», — сказал Ливен. — я там всегда останавливался, великолепная гостиница…

— Ха-ха-ха, для господина Лакулайта это было бы слишком дорого. Когда дело касалось меня. Сам-то он всегда жил там. Я же был вынужден отправляться в дешевый пансион. Я был ему нужен, потому что он не говорит по-французски.

— Асоциальный тип этот господин Лакулайт.

Блестя глазами, ничего не подозревающий Нойнер вспоминал:

— Мы частенько ездили на Ривьеру, вплоть до франко-испанской границы. Наши гешефты… — он вдруг оборвал себя и недоверчиво взглянул на Томаса Ливена. Но Томас лишь одарил его лучезарной улыбкой:

— Возьмите немного компота, господин Нойнер! И расскажите мне о Ницце! Я так давно там не был…

Из секретного доклада, адерсованного парижским абвером в Верховную счетную палату главного командования вермахта в Берлине:

«…показания уволенного бухгалтера Антона Нойнера о Ницце, добытые с помощью наводящих вопросов, привлекли наше внимание к этому городу. Майор Бреннер и зондерфюрер Ливен были командированы на Ривьеру. В течение трехнедельной работы они установили: Оскар Лакулайт частично купил, частично приказал выкрасть из гаражей сбежавших владельцев минимум 350 дорогих иномарок («роллс-ройс», «линкольн», «кадиллак» и т.д.). Сделки он оформлял в отеле «Негреско», пользуясь при этом услугами бухгалтера Нойнера в качестве переводчика. Машины Лакулайт разбирал. В Виши он с помощью взяток раздобыл разрешение на вывоз автомобильных запчастей и экспортировал их в Мадрид, где из запчастей вновь собирали роскошные лимузины и продавали по максимально высокой цене.

Не подлежит сомнению, что данные трансакции, проводимые из Ниццы, не отражались в бухгалтерских книгах «Интеркоммерсиаля». Мы предполагаем, что Оскар Лакулайт этими и иными гешефтами нанес ущерб рейху, исчисляемый миллионами. Проведенные в Ницце трансакции дают налоговому следствию все основания перетряхнуть его предприятие в целом…»

Вечером 29 мая 1944 года Томас Ливен пришел к княгине Вере с букетом красных роз. За день до того странная аристократка опять позвонила ему и пригласила к себе. Томасу показалось, что выглядела она так волнующе, как никогда ранее. Вера сказала:

— Сегодня вечером я обещаю тебе быть послушной. Ни слова о Лакулайте!

В этот вечер Вера держала свое обещание довольно долго. И не ее вина, что пришлось его нарушить.

Они танцевали. Флиртовали. Слушали музыку. Время летело быстро. Потом целовались. Потом внезапно пали преграды, все получилось естественно и просто. У Томаса было чувство, что он давным-давно знает Веру… Внезапно зазвонил телефон.