– А разве мы сами не должны сделать что-нибудь?

– Нет.

– Мне всегда казалось, что он хочет жениться на тете Луизе. Конечно, он мечтал завладеть ее комфортабельным домом, ее деньгами и ее виски.

– Создается впечатление, что он всегда был старым выпивохой.

– Я его ненавидела.

– Бедная Джудит, какой ужас!

– И он…

Она вспомнила о том, как рука Билли Фосетта ползла по ее бедру, и задумалась, сможет ли она – и как? – объяснить все Эдварду, сделать так, чтобы он понял. Но она не успела воспользоваться минутой – вернулся Джо. Он протянул ей рюмку коньяку:

– Вот, проглоти-ка это, и тебе сразу полегчает.

– Ах, Джо, какой ты добрый! И ты ведь не расскажешь ничего своим родителям? Все осталось позади, и я не хочу, чтобы кто-нибудь еще знал.

– Я не видел ничего такого. Какой-то старый забулдыга в канаве, вот и все. Ты тут совсем ни при чем. Пожалуй, схожу посмотрю, как развиваются события.

Через минуту он вернулся с новостями: какой-то сердобольный прохожий вызвал по телефону такси, Билли Фосетта запихнули в машину, и он покатил к себе домой. Сообщив эти новости, Джо объявил, что уходит.

– Позволь мне угостить тебя выпивкой, – сказал Эдвард.

– Спасибо, я и так достаточно набрался сегодня; все, что мне нужно сейчас, – это кровать и подушка.

– Спокойной ночи, Джо. И еще раз спасибо…

– Не забудь осушить эту рюмочку, моя радость…

С этими словами он ушел.

С минуту они молчали. Джудит маленькими глоточками отхлебывала из рюмки; коньяк огнем обжигал горло, но легко проскальзывал в желудок и помог справиться с ужасным сердцебиением. Сидя возле нее, Эдвард закурил еще сигарету, потянулся за пепельницей, придвинул ее поближе.

– Мне кажется, тебе нужно выговориться, – сказал он наконец. – Если это так, я, как никогда, готов тебя выслушать.

Она ничего не отвечала, разглядывая свои руки.

– Ты его ненавидела, – продолжал он. – Не за то ведь, что он любил выпить.

– Нет, не за это, конечно.

– Так в чем было дело?

Она стала рассказывать; стоило лишь начать, и все показалось не так уж трудно, как думалось прежде. Рассказала об отъезде Молли и Джесс, о закрытии Ривервью-хауса, о том, как осталась на попечении Луизы Форрестер. Потом на сцене появился Билли Фосетт – судя по всему, тетин близкий друг.

– Я невзлюбила его с первой же секунды. Какой-то он был… – она поморщилась, – нечистый. Живчик такой, все подмигивал, и почему-то я знала, что доверять ему нельзя.

– А тетя твоя не видела в нем ничего такого?

– Не знаю. Тогда я страшно боялась, что она выйдет за него замуж, но теперь, задним числом, понимаю, что она вряд ли сделала бы такую глупость.

– Так что же произошло?

– Он пригласил нас в кино. Шел «Человек в цилиндре». Я сидела рядом с ним, и он стал ощупывать мое колено. – Она посмотрела на Эдварда. – Мне было четырнадцать, я понятия не имела, чего он хочет. Я перепугалась и выбежала из зала, а потом тетя Луиза ругала меня на чем свет стоит. – Джудит нахмурилась. – Тебе еще не смешно?

– Нет. Я ни за что не буду над тобой смеяться. Ты сказала тете Луизе?

– Я не могла, просто не могла. Не знаю почему.

– И это все?

– Нет.

– Тогда расскажи мне остальное.

И она рассказала ему о дождливом воскресенье, когда осталась одна в доме и поехала на велосипеде на Веглос, чтобы убраться подальше от Билли Фосетта.

– Обычно он следил за нами из своего коттеджа. Уверена, у него был бинокль. И он знал, что я в тот день осталась одна – тетя Луиза по наивности своей проговорилась. Короче, когда я вернулась домой…

– Неужели он поджидал тебя?

– Только я дверь за собой захлопнула – он звонит по телефону и говорит, что сейчас придет. Я позапирала все двери и окна, кинулась наверх и спряталась под кровать тети Луизы. И минут, наверно, десять он кричал, ругался, молотил кулаками и звонил в двери – пытался до меня добраться, а я лежала под кроватью в полнейшем ужасе; сколько себя помню, никогда мне не было так страшно. Он являлся мне в кошмарах. И до сих пор это иногда повторяется. Один и тот же сон – что он забирается ко мне в спальню. Я знаю, это так по-ребячески, но стоило мне увидеть его сегодня, и я буквально окаменела от ужаса…

– Я первый человек, кому ты рассказываешь все это?

– Нет. После того как погибла тетя Луиза, я рассказала мисс Катто.

– И что она сказала?

– О, она была сама доброта, но при этом подошла к делу сугубо практически. Она заявила, что он просто-напросто развратный старикашка и что я должна выбросить все это из головы. Но ведь ты не властен над тем, что происходит у тебя в голове. Если бы я могла совершить какой-нибудь физический поступок, – к примеру, убить Билли Фосетта, раздавить его, как паука, тогда, может быть, мне и стало бы легче. А так я ничего не могу поделать – все в душе у меня переворачивается, как у психопатки, всякий раз, когда я слышу его имя или вспоминаю о нем.

– Это-то и произошло тогда в Рождество, когда я поцеловал тебя за портьерами в бильярдной?

Одно лишь упоминание Эдвардом о том инциденте настолько смутило ее, что кровь жаркой волной бросилась ей в лицо.

– Это было совсем, совсем по-другому, Эдвард! Ты не должен так думать. Но когда ты… дотронулся до меня… все пошло не так.

– Мне кажется, ты травмирована.

Она повернулась к нему, чуть не плача от отчаяния:

– Но почему мне никак не избавиться от этой травмы? Я не хочу жить с этим до конца своих дней. И я все еще боюсь его, ведь он так меня ненавидит…

– Почему он тебя ненавидит?

– Потому что я не подпустила его к себе. И еще потому, что, когда тетя Луиза погибла, оказалось, что она завещала мне все свои деньги.

– Понимаю… Этого я не знал.

– Мне не велели никому говорить об этом. Не потому, что это какая-то тайна, просто говорить о деньгах вульгарно, сказала мисс Катто. Твоя мама, конечно, знает, и твой отец тоже. А больше никто.

– Много денег? – спросил Эдвард.

Джудит уныло кивнула.

– Однако это просто замечательно.

– Да, замечательно, пожалуй. Это значит, что я могу покупать людям подарки, а теперь вот у меня и собственный скромный автомобиль появился.

– И этого Билли Фосетт никогда тебе не простит?

– Он был на похоронах тети Луизы. У него был такой взгляд, что я не сомневалась: он с удовольствием бы меня прикончил.

Эдвард, вопреки своему обещанию, улыбнулся: