И когда, наконец, над степью запылала заря и от почерневших бугров правого берега пали на широкую гладь светлой реки прохладные, длинные тени, снова стаей птиц перелетных покрыли реку казачьи струги, и снова конница ушла в степь. И потухла заря, и вызвездило, и алмазным серпиком стал над рекою месяц, и пенилась взбудораженная Волга под сильными и дружными ударами казацких весел. Пробовали петь, но не вышло: эта первая ночь на походе в неизвестное вызывала души на тишину, на сосредоточенность и задумчивость, и тихи были все, от атамана, который лежал на персидском ковре на корме своего «Сокола», до Трошки Балалы, которого никто не хотел теперь слушать.

Чрез три дня сделали передышку, и попили винца в Черном Яру, и ударили на Царицын.

– Матушки мои, кормилицы, глядите-ка, какая их сила идет!.. – в восторженном ужасе повторяли с сияющими лицами царицынцы, выбегая на берег. – И не сосчитаешь, право слово… А берегом-то, глядите-ка, конные идут… Вот так Степан Тимофеич!.. Это можно чести приписать…

В воеводских хоромах шла тем временем жаркая ссора.

– Да я ж тебе говорю, что дальше Самары я не пойду с ими… – в сотый раз нетерпеливо повторял Ивашка Черноярец своей милой, которая с гневными слезинками на глазах решительно стояла перед ним. – Схожу с ребятами в Усолье посчитаться с кем надо, и назад… Сердце не позволяет мне так оставить это дело… Ну?

– Знаем мы эти ваши Усолья-то!.. – дрожащим голосом повторяла Пелагея Мироновна. – Ты городовой атаман и сиди на своем атаманстве, а таскаться тебе с ними нечего… Усолье – придумает тожа!.. А ежели я надоела тебе, так прямо и скажи, а не придумывай своих Усольев…

– Ах!.. – махнул рукой Ивашка. – Свяжешься с бабой – и сам бабой станешь…

В душе он, однако, был польщен любовью своей лапушки, которую и он любил накрепко, и чем дальше, тем все больше.

– Я тебе говорю… – рассудительно начал он.

– И говорить нечего… – уже навзрыд плакала Пелагея Мироновна. – И вот тебе мое последнее слово: ты пойдешь с казаками, и я пойду, переоденусь казаком и пойду…

– А ну, попытай!..

– И попытаю!..

– А ну, попытай!..

– И попытаю!.. Ишь ты, воевода какой выискался!..

Ивашка в бешенстве, пристегнув дрожащими руками саблю, схватил шапку и бросился вон: струги уже подходили к берегу, и весь Царицын был у воды. А Пелагея Мироновна стала у косящата окошечка и сквозь злые слезы смотрела вслед своему атаману.

– Что ты? Полно-ка!.. – тихонько подобравшись к ней, проговорила бабка Степанида. – Рай ты не видишь, что он без тебя и часу не дышит?.. А ты убиваешься!..

– Да… – всхлипнув, отвечала Пелагея Мироновна. – Его вон нелегкая в Самару несет, а я тут сиди одна… А… а у него там, может, зазноба какая есть…

– Какая зазноба? Что ты, окстись!.. Да он с тебя глаз не сводит… – утешала старуха. – А ежели и вправду что есть, так и мы ведь тоже не лыком шиты: только мигни баушке Степаниде глазком одним, и такого-то Иван-царевича опять приведу, что…

Разом высохли слезы. Перекошенное бешенством, заплаканное лицо вмиг обернулось к старухе.

– Вон!.. Чтобы и духу твоего, ведьма старая, здесь не было!..

– Матушка, Пелагея Мироновна…

– Вон!..

– Лебедушка…

– Вон!.. Ах, ты змея подколодная!.. Вот погоди, придет атаман, я расскажу ему и…

– Родимка моя…

– Вон!.. Чтобы и не смердело тут тобой…

И старуха, творя молитву, вылетела из терема.

– А-а-а-а… – заголосило на берегу радостно. – А-а-а-а… – То славный атаман Степан Тимофеевич ступил на берег. Он, сняв шапку, кланялся на все стороны. Толпа восторженно ревела.

Казаки, разодетые, при оружии, ловко выскакивали на песок. Царицынцы радушно помогали им причаливать струги. Из городских ворот, блестя ризами, иконами и хоругвями, под перезвон колоколов, медленно полз с пением крестный ход. Казаки усердно крестились, благодаря Господа за благополучную путину.

– Ну что, как у вас? – тихо спросил Степан у Ивашки, снимая пред иконами шапку.

– Все слава Богу… – также тихо отвечал тот. – Тут старец один поджидает тебя… Говорит, что от самого патриарха Никона… Черт его знает, может, насчет патриарха-то он и хвастат, ну а только старик занятный: тебе надо будет потолковать с ним…

– Вот погоди, только с попами разделаюсь… – сказал Степан и широкими шагами направился среди почтительно и любовно расступавшейся перед ним толпы навстречу крестному ходу.

Он достоял короткий молебен, приложился ко кресту и получил благословение. За ним длинной вереницей потянулись и казаки. Из-за угла стены живой змеей, звеня opyжиeм и конным прибором, спускались в облаке пыли конные казаки, во главе которых шел на чудесном сером конье поджарый, стройный Ерик и толстый, багровый, весь в поту, Тихон Бридун.

Казаки еще не кончили благодарить Господа за благополучное начало дела, а Степан с Ивашкой Черноярцем и старшинами сидел уже в казачьем городовом управлении, которое помещалось в Приказной избе. Как ни ненавидели казаки и вообще весь черный люд всякую бумагу, все же там сидели уже за длинными столами писаря из бывших подьячих и, склонив головы набок, усердно строчили какие-то грамоты: разрушить, как оказывалось, можно все, кроме приказного и бумаги. И уже обирали потихоньку приказные добровольные приношения, – кто себe, а кто Богу на масло. И, спуская их в глубокий карман, приговаривали приказные:

– Ничего… Хошь стыдно, да сытно… Хе-хе-хе-хе…

Степан разом вымел их всех вон, и вся старшина уселась за стол воеводы, за которым, так недавно казалось, сидел Андрей Унковский, ныне славный начальник Панафидного Приказа на Москве.

– Ну, старшины, времени терять нам не приходится… – сказал Степан. – Куй железо, пока горячо, как говорится… Мы и то маху дали, что вышли в поход поздненько. Так надо поправляться и до заморозов постараться пройти дальше. Астрахань утвердили мы за собой накрепко: народ там наш и душой, и телом, ратная сила оставлена, и Васька Ус не выдаст. Теперя надо нам закрепить за собой также и Дон, чтобы богатеи там больше не верховодили, а чтоб вся власть была за нами… Ну вот и порешил я отправить туда немедля 2000 человек. Атаманами будете над ними ты, Фрол Минаев, и ты, Яков Гаврилов. И заберите вы с собой всю нашу казну войсковую: мы на пути найдем у воевод все, что нам надобно. Вы казну казацкую будете беречь паче зеницы ока, но все же людям денег не жалейте, собирайте силу. Спишитесь и с Серком, и с Дорошенком. Он, дурак, с салтаном все возжается. А вы на это дело не идите, а его от салтана отманивайте. И вот мы с Волги тряханем Москвой, а вы, ежели довольно силы наберете, поддержите нас по моему приказу, не раньше, с Украины, а то, может, и мы, если скоро в Москве будем, поддержим черкасов с Москвы и против салтана турского, и против чертовых ляхов этих…

Bce минуту молчали: экая голова!.. Вот орел!..