складываясь в уродливое, пугающее лицо, отдаленно напоминающее старушечье. Над впалыми щеками выдавались вперед резко очерченные скулы; под глазами набрякли рыхлые морщинистые мешки, плотно сжатые губы прикрывали беззубый рот… Лицо старухи было все серо-черного цвета, и лишь глаза ярко светились – в них билось алое пламя, как и у многих других обитателей бездн…

– Хозяйка! – взвизгнула Бёлит, чуть не свалившись с седла.

Чудовищная голова медленно поворачивалась, следуя взглядом за кавалькадой. Вреда от нее пока никакого не было, и Конан решил, несмотря ни на что, продолжать путь. Черный след на белом камне приковывал к себе все его внимание; даже крылатого слугу Старухи он убил только потому, что тот грозил помешать его погоне…

Кони бесились и вставали на дыбы от страха. С трудом успокоив перепуганных животных, они погнали их дальше; отряд еще не успел потерять из виду чудовищную старушечью голову, как Конан заметил далеко впереди на белой ленте дороги размытое черное пятнышко. Отряд демонов был впереди; Конан нагонял его.

Белая дорога рванулась под копыта брошенных в галоп коней. Сотканная из дыма голова даже дернулась, стараясь ни на миг не выпустить из вида отряд Конана; в лица ударил упругий ветер. Расстояние быстро сокращалось.

Киммериец не замечал, что его скакун вырвался далеко вперед, оставив позади остальных; он видел лишь грязное пятно на дороге, отвратительное, мерзкое пятно, – там сейчас под ярмом вели его сына. И киммериец зарычал от ненависти, зарычал, сам не слыша собственного голоса; его рука высоко вскинула меч. Он летел за ордой, точно воплощение карающей Божьей десницы.

Нельзя сказать, что демоны полностью проигнорировали его приближение. Они не могли спастись бегством; не могли, наверное, и использовать в этих местах свою магию, – иначе, думал Конан, они не преминули бы сделать это. Похитителям оставалось только одно – сражаться. Пугающая быстрота, с которой они мчались по следу Конана, куда-то безвозвратно исчезла.

Темное пятно остановилось. Конан приближался, и вот пятно уже распалось на отдельные черные силуэты, вставшие тесным полукругом. А в самой середине их строя Конан увидел оплетенную чем-то вроде черной паутины неподвижную человеческую фигуру, и сердце киммерийца забилось самое меньшее вдвое быстрее. Пока Конн рос, Конан старался не выказывать любовь к сыну, дабы не избаловать и не изнежить мальчишку; но теперь он готов был отдать по капле всю свою кровь, чтобы выручить Конна.

– Конан! Конан, погоди! – донесся сзади отчаянный крик Бёлит.

Но киммериец уже не мог остановиться. Он гнал коня прямо на застывший строй демонов. Он знал, что сейчас ему навстречу устремятся неимоверно длинные лапы-щупальца, стремясь оплести ноги коня и сбросить на землю всадника…

Когда жеребца отделяло от неподвижной черной линии красноглазых тварей не более десятка футов, демоны сделали то, что и ожидал от них киммериец. Воздух словно прошили десятки черных молний. Они оказались тупы и несообразительны, эти демоны, неведомые Боги наделили их громадными силами, забыв, однако, снабдить хитростью…

За миг до того, как прочные путы уже готовы были оплести его, Конан на всем скаку прыгнул с седла в сторону. Подобное он решался проделывать лишь в пору самой отчаянной, ранней молодости, когда сама смерть кажется уделом лишь жалких неудачников, а отнюдь не всех рожденных женщинами…

Лошадь Конана забилась в сплетении схвативших ее лап; земля всей тяжестью ударила по выставленным рукам киммерийца, могучие мышцы с трудом помогли ему перекатиться через голову, и, когда он вскочил на ноги, меч его уже был занесен над головой…

Одним отчаянным прыжком Конан преодолел отделявшее его от строя демонов расстояние. Серый клинок взмыл и опустился; впитавшее кровь крыла того создания лезвие рассекло тугую неподатливую массу демона, словно мягкую, полную теплой крови человеческую плоть. Тело демона распалось надвое, и прежде, чем кто-то из его собратьев успел подхватить упавшие наземь алые кругляши глаз, Конан раздавил их, ударом сапога обратив в небольшую лужицу красноватой слизи…

И тут оказалось, что трехглазый предводитель орды был вовсе не столь уж глуп, как сперва показалось Конану. Демоны с похвальной быстротой перестроились. Конан оказался посреди черного кольца. Лапы-щупальца демонов взлетели высоко вверх, образовав там нечто вроде сплошной сети. Замысел их был несложен – сейчас киммериец вынужден будет поднять вверх свой меч, и тогда-то его подсекут за ноги.

Черная сеть рванулась вниз, однако киммериец отчего-то не стал пытаться разрезать ее; вместо того, чтобы поднять меч над головой, он вновь прыгнул – прямо на трехглазого предводителя.

И то ли демона выручил тот самый пресловутый третий глаз, то ли Конана подвела ослепляющая порой в бою первобытная ярость, но серый меч прошел в одном пальце рядом с головой черной твари; в следующий миг мягкие, но неимоверно сильные пальцы вцепились в лодыжки киммерийца. Второй удар его меча развалил трехглазого надвое, но остальные демоны навалились со всех сторон. Сильный рывок – и киммериец, не удержавшись, растянулся на камнях белой дороги.

Кто знает, чем закончилась бы эта схватка, если бы не посланец Крома и подруги Конана. Слуга Отца Киммерии выкрикнул какую-то фразу на непонятном языке – и движения демонов несколько замедлились, а в следующую секунду пятеро воительниц на всем скаку врезались в ряды черных тварей. Выпад Карелы – и оба рассеченных глаза преградившего ей путь демона потекли вниз красной слизью по лишенному черт лицу. Кривая сабля Испараны мелькнула серебристым языком пламени – и, хотя клинок завяз в плоти демона, это дало Конану возможность подняться. А когда киммериец вновь оказался на ногах и серый меч грозно засиял в воздетой руке, демоны дрогнули.

Кто знает, что ожидает их за гранью бытия в преисподних, но смерти они тоже боятся. Конан знал, что обитатели преисподних порой предпочитают честному бою позорное бегство; однако эти, черные, оказались другой породы. Несмотря на конец предводителя, несмотря на магию посланца Крома, они продолжали драться. Меч киммерийца кромсал их и вдоль и поперек, у демонов не было никакой защиты, они гибли один за другим – но ни один не показал врагу спины.

Дикая схватка продолжалась недолго. Вскоре руки Конана уже схватили за плечи лежавшего на камнях Конна.

Молодой король Аквилонии пробудился от того, что кто-то что есть мочи затряс его; открыв глаза, Конн увидел нависшее над ним… свое собственное лицо. Нет! Глаза, редкостные ярко-синие глаза – его собственные были все-таки чуть бледнее. Отец! Его глаза! Да, его… и лицо… наверное, таким оно было, когда отцу сравнялось столько же лет, сколько сейчас Конну…

– Что же ты не встаешь, сын мой? – услыхал он голос,